Число исследователей с научной степенью в России за десять лет упало на 20%, посчитали "Ведомости" с опорой на данные Росстата. Докторов наук и кандидатов наук стало меньше во всех федеральных округах. Кто-то меняет научную аффилиацию – переезжает за границу, другие вообще уходят из науки. При этом государство, несмотря на президентские призывы "остановить утечку мозгов", само выдавливает исследователей из российского научного поля, выяснили журналисты проекта "Окно".
Текст: проект "Окно"
Согласно данным Росстата, в 2024 году в научных организациях работали 89 586 исследователей со степенью (−20% к 2015-му), из них 21 705 докторов (−23%) и 67 881 кандидат (−19%). Росстат считает научные кадры по фактической занятости: раз в год все организации, которые выполняют научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы (НИОКР) – вузы, НИИ, коммерческие компании – сдают форму 2-наука и показывают, сколько исследователей у них фактически работает на конец года, в том числе, сколько среди них кандидатов и докторов.
В 2024-м НИОКР вели 4 157 организаций (государственные, бизнес, вузы и НКО). Суммарная цифра исследователей по стране последний раз официально подтверждена за 2023 год – 338,9 тыс. человек, за 2024-й Росстат пока не публиковал полные итоги.
"Заткнуть меня не удалось"
Российская наука долго приходила в себя после провала 1990-х. В конце концов нефтяные деньги дошли и туда, хотя затраты на отрасль оставались в пределах одного процента ВВП. Главный видимый рывок пришёлся на научные публикации. Согласно данным Scopus (крупнейшая международная библиографическая и цитатная база данных, индексирует научные публикации), число статей российских авторов выросло с 39,7 тыс. в 2010-м до 129 тыс. в 2021-м – в 3,3 раза. Россия поднялась до 10-го места в мире по публикационному потоку к 2021 году (сейчас опять упала). Этому помогли точечные государственные программы 2010-х: было создано 345 лабораторий с участием, в том числе, нобелевских лауреатов, заработал университетский проект "5-100", который хоть и не вывел российские вузы в топ-100 глобальных рейтингов, но усилил международные связи.
К тому же наука становилась популярной. Такие научпоп и образовательные проекты, как Arzamas, ПостНаука, N+1 собирали на своих каналах миллионы просмотров, расцвел жанр ток-шоу с участием интеллектуалов. Государство само пиарило инновационную повестку и модернизацию через фонд "Сколково", подписавший соглашение с Массачусетским технологическим институтом в 2010 г. 2021 год был официально объявлен Годом науки. А 2022-2031 годы должны были стать Десятилетием науки и технологий.
Однако параллельно шла подготовка к войне. Авторитетные публичные фигуры с научными степенями, критично настроенные к режиму, в этом случае становились лишними.
Кандидат исторических наук, исследователь в области публичной политики и прав человека Дмитрий Дубровский почувствовал давление еще до начала войны с Украиной. Он работал в Высшей школе экономики по программе Public Policy and Human Rights и как раз в начале 2022-го ждал решения конкурсной процедуры по должности, параллельно готовясь выехать на стипендию в Лондон.
В "вышке" тогда уже вовсю шел процесс "зачистки либералов" – еще в 2020-м под лозунгом "реорганизации" прошли массовые непродления контрактов и "оптимизация" факультетов, к примеру, ликвидировали кафедру конституционного права, а известных профессоров (Елену Лукьянову, Ирину Алебастрову, Елену Глушко и др.) отстранили от преподавания или уволили.
Ректором в 2021 году был назначен Никита Анисимов.
Дмитрий Дубровский
– Насколько мне известно, Анисимову было буквально сформулировано, что он должен прийти в Вышку и зачистить "это гнездо либерастов". А поскольку я был отчасти замечен в качестве такового, вот меня и зачистили, – рассказывает Дубровский.
В феврале 2022 года он уже знал, что его "не рекомендуют" к занятию должности люди, которых, как говорит Дмитрий, он никогда в жизни не видел и которые ничего не знали о его работе. Он пытался связаться с членами ученого совета, объяснить ситуацию, думал о том, чтобы оспаривать фактическое увольнение. И так случилось, что ученый совет, где Дмитрий получил окончательный отказ в назначении, был 24 февраля.
– То есть я сижу онлайн на этом ученом совете, и в этот момент рассказывают, что происходит начало военных действий, – вспоминает он. – Когда началась война, я решил, что я уже совершенно не хочу ничего выяснять.
Он переехал в Прагу, и по удачному совпадению его стипендию перенесли туда же. Дубровский сначала отработал полгода в одном из местных think tank’ов (организация или группа экспертов, созданная для исследования и консультирования в области политики, экономики и социальных отношений), затем перешёл в Карлов университет. В апреле 2022 года Дмитрий получил статус "иноагента", который делает невозможной работу в российских вузах и НИИ.
– Я никакой наукой не перестал заниматься, напротив. Я, скорее, даже стал заниматься ею больше, потому что теперь я делаю большее количество и исследовательской, и преподавательской работы. Так что, если они хотели меня заткнуть, то это не удалось, – говорит Дубровский.
О миграции российских ученых можно судить на основе библиографической и цитатной базы данных Scopus. Согласно подсчету основной страны аффилиации авторов, в 2022 году из России уехали 1 465 ученых, и 1 938 – в 2023-м, приток же составил 672 и 618 соответственно (чистый минус – порядка 0,8% активных исследователей в год). При этом председатель Сибирского отделения РАН Валентин Пармон говорило том, что страна потеряла 50 тысяч научных сотрудников за последние пять лет.
Смена научной аффилиации – обычная история, но как правило не в пользу России. Исследователи из Корнеллского университета просмотрели все публикации с российской аффилиацией за 1996-2020 годы – это 2,48 млн статей и более 659 тыс. авторских профилей. Они отследили перемещения учёных по смене страны в адресах публикаций и выяснили: мобильны были всего 5,2%, но именно на них приходится 28% всего массива статей. В конце 1990-х и начале 2000-х Россия устойчиво теряла исследователей (в 2000-м на каждую тысячу учёных приходилось 21,4 уехавших и 12,7 приехавших), к 2014-му баланс кратко выходил в плюс, но к 2018-му снова стал отрицательным. При этом уехавших в среднем больше и они цитируются чаще, чем приезжающие. Сильнее всего проседали нейронауки, decision sciences (управленческая аналитика и исследование операций), математика, биохимия, фармакология. Заметны потери исследователей также в химии, computer science (информатика), химинженерии, материаловедении, психологии, медицине и физике.
"Надо упираться ногами и руками"
Российские ученые, вынужденные уехать из страны под давлением или в связи с войной, начинают работать в иностранных университетах или даже создают свои.
Свободный университет был основан еще в 2020-м бывшими преподавателями ВШЭ – Еленой Лукьяновой, Кириллом Мартыновым, Виктором и Юлией Горбатовыми. Сегодня он предлагает десятки курсов по праву, социальным наукам, гуманитарным и естественным дисциплинам, у него собственные издания и магистерские треки. Только за зиму 2024-25 там прочитали 71 курс и обновили две магистерские программы. Проект стал настолько популярен, что был признан в РФ "нежелательной организацией", потеряв после этого часть преподавателей и студентов из России, но не волю к жизни.
Параллельно в Черногории заработал Faculty of Liberal Arts and Sciences (FLAS) в Будве, созданный российскими преподавателями. FLAS основан осенью 2022 г., государственную аккредитацию Черногории получил в феврале 2024-го, обучение идёт на английском, русском и черногорском языках. Декан – филолог Марина Калашникова; среди руководителей направлений – Виктор Вахштайн (Social Theory & Sociological Research), Динара Гагарина (Digital Humanities), Елена Шмелёва (Cross-Cultural Linguistics). FLAS запускает летние школы и бакалаврскую программу либеральных искусств с европейской системой зачётов.
Осенью 2022-го возникла также инициатива Smolny Beyond Borders при поддержке Bard College. Это онлайн-курсы, публичные лекции а с 2025 года – ассоциированная программа для перемещённых студентов.
Но есть и те, кто сознательно остается в России, несмотря на невозможность легальной работы.
Юлия Галямина – кандидат филологических наук и в прошлом московский муниципальный депутат. Она из известной ученой семьи: мать, Ирина Геннадьевна, – кандидат технических наук, профессор Тимирязевской академии, отец, Евгений Петрович (1933-1991) – доктор наук, работал в Московском гидромелиоративном институте. Сама Юлия защитила диссертацию про африканский язык сангай и про его глагольную структуру – чистая наука, оторванная от любой социальной проблематики, говорит она.
Но параллельно Юлия активно занималась политикой, так что первые серьезные проблемы почувствовала еще в 2019-м, когда баллотировалась в Мосгордуму. Из Высшей школы экономики ее попросту уволили. В РАНХиГС – пока держали, несмотря на возбужденное в 2020 году уголовное дело по "дадинской статье" (23 декабря 2020 года Тверской суд Москвы осудил её на два года условно).
Юлия Галямина на митинге в Москве, июль 2019
– Когда началась война, многие мои коллеги сказали, что они уезжают и увольняются, звонили мне: что, ты тоже увольняешься и уезжаешь? Я говорю: с чего вдруг? У меня студенты, и я считаю, что это просто неправильно, уезжать и увольняться, когда тебя не выгнали. Надо держаться до последнего, пока тебя не будут выпихивать насильно. И то, надо сопротивляться и упираться ногами и руками, – говорит Галямина.
К осени 2022 года ситуация выглядела штатно: ей согласовали курсы на новый учебный год. Но 30 августа вдруг позвонили и объявили, что все лекции отменены. При этой ей продолжали платить зарплату, а официально уволили только в декабре 2022-го.
– Я подала в суд, и суд меня восстановил на работе, мне выплатили компенсацию, при том, что меня к этому моменту уже признали иноагентом, – рассказывает Галямина корреспонденту "Окна".
Первая инстанция восстановила её на работе и присудила 115 тысяч компенсации, поскольку судья увидел явные нарушения трудовых процедур.
– Мне иногда даже кажется, что это был специальный саботаж сотрудников РАНХиГСа и отдела кадров, потому что они ко мне все очень хорошо относились, – смеется Юлия.
Позже прокуратура обжаловала решение, и апелляция его отменила, однако деньги обратно с неё не потребовали – требовать должен был вуз, а он не стал подавать иск.
Статус иноагента, полученный в сентябре 2022 года, закрыл ей возможности продолжения академической карьеры в России. Какое-то время Галямина преподавала в Свободном университете, однако и эта возможность отпала после признания вуза "нежелательной организацией".
При этом уезжать из России Юлия категорически не согласна. Она сократила свою публичную активность, чтобы не нарываться на неприятности, но остается в Москве.
– Понятно, что наше государство – просто репрессивное. Оно выдавливает людей, которые думают как-то по-своему и участвуют в политической деятельности, становятся открытыми, поднимают голос свой, – резюмирует Галямина. – Если ты хочешь заниматься исследованиями, анализом, гуманитарной мыслью ты должен быть свободен – свободен в дискуссии, в том, что ты думаешь, что ты пишешь, что ты говоришь. Иначе эта телега не едет. Как говорил Кант, имейте мужество мыслить публично. В гуманитарном мышлении очень важна публичность. Можно изобрести машину времени где-нибудь в гараже, а вот гуманитарная мысль всегда связана с коммуникацией. Познание – это всегда политический процесс. Не может быть гуманитарное знание вне политики. Оно само по себе есть политика.
По ее словам, сегодня гуманитарные науки в России фактически ушли в подполье: дискуссии продолжаются, но не публично, люди вновь переходят на эзопов язык. Сама она ходит на все конференции, но не выступает и не представляется, если берет слово с места.
– Меня больше волнует вопрос, а почему люди, которые могли бы остаться и сопротивляться этому, учить студентов, добровольно складывают лапки? – задается вопросом Юлия Галямина. – Падают раньше выстрела. Еще можно работать, а они уже не работают. Я знаю множество людей, которые продолжают работать. А есть те, которые говорят: у нас такой протест, мы просто бросаем тех, кого мы приручили. "Это моя позиция гражданская" – да нет, гражданская позиция – это продолжать заботиться об этих людях и пытаться прорваться через все ограничения со своим голосом!
"Рациональный выбор – не идти в науку"
Российские эксперты, перечисляя причины оттока кадров из НИОКР, начинают с экономических причин – платное обучение, а потом низкие зарплаты ученых.
Юлия Галямина проработала в МГУ с 2009 по 2019 год, и за это время ее зарплата поднялась с 14 до 18 тысяч рублей. В РАНХиГС она получала 40 тыс. за полставки – которые потом магическим образом превратились в четверть ставки, при том, что и объем работы, и объем оплаты не изменились. Но зато в отчетности ее зарплата (в пересчете на полную ставку) с 80 тыс. рублей выросла до 160 тысяч. Примерно так вузы и отчитываются о выполнении пресловутых "майских указов".
В корпоративном секторе зарплаты в разы выше, и современная российская молодежь просто не выбирает науку.
– Мой внук, ему 18 лет скоро исполнится, сейчас учится 11 классе, в очень престижной школе, куда он с большим трудом пробился, благодаря собственным мозгам. И я хорошо знаю его одноклассников, и к чему они стремятся, – рассказывает Ольга П. из Санкт-Петербурга – Из 30 человек в его классе очень мало кто выбирает для поступления специальность, которая затем ввела бы их в науку. Наукой они заниматься не хотят. Они выбирают специализации, которые позволят им потом работать в хорошо оплачиваемых сферах: атомной энергетике, горнодобывающей промышленности.
Сама Ольга ушла из науки еще в конце 90-х. Она защитила диссертацию по микологии и преподавала микробиологию и иммунологию в Военно-медицинской академии. Это были те годы, когда по всему городу приходилось собирать посуду из молибденового стекла, а электродами и реактивами обмениваться с коллегами из других институтов. Работать без оборудования, без наглядных материалов было невозможно, вспоминает она: "Знаете, на доске рисовать, как выглядят микроорганизмы, это довольно унизительно для преподавателя".
Ольга Орлова
– Научная система России не успевала в своем реформировании и развитии за остальными экономическими секторами внутри страны и за развитием академического рынка за рубежом, – говорит Ольга Орлова, главный редактор издания T-invariant (рассказывает о проблемах академического сообщества).
Речь идет не про внезапный обвал (после начала войны), подчеркивает она, а про долгий тренд – российская наука теряет кадры с 2015 года. Причина в том, что до начала войны российская высшая школа была ориентирована на глобальный рынок.
– Молодые люди, которые связывали свою карьеру с академической жизнью, знали, что в глобальный рынок гораздо легче вписаться на начальных этапах, – говорит Орлова. – Российские студенты, благодаря разным программам, получали возможность после бакалавриата уезжать в иностранную магистратуру, после магистратуры уезжать в аспирантуру. И чем раньше ты войдешь в эту глобальную научную реку, тем легче тебе там будет плыть. Если ты, скажем, уже доктор наук в России, то сделать международную научную карьеру почти невозможно. А когда ты еще молод, то это легче. И поэтому ориентированные на науку люди старались уезжать раньше.
Мобильность крайне важна в науке, однако в случае России она получалась односторонней, отмечает Орлова, поскольку "условия работы были неполноценны и несоизмеримы":
– До 22 года Россия была ориентирована на то, чтобы приезжали зарубежные ученые. Но условия для нормальной работы создавались единицам, именитым ученым, которых приглашали как уже состоявшихся заведующих лабораторий, людей с высоким индексом цитирования. А сказать, чтобы Россия была привлекательна для иностранных аспирантов или постдоков – такого не было. В России практически не было таких позиций, которые называются "постдоки" на международном рынке – когда человек защищает диссертацию, ищет временные позиции в разных университетах и начинает самостоятельную научную деятельность. В России это было законодательно невозможно – взять в академический институт молодого иностранного специалиста. И в этом смысле Россия была участником глобального рынка, но не равноправным, и поэтому в основном шел отток молодежи.
Война забетонировала этот тренд. В мире нет примеров успешного научного сотрудничества со страной, которая находится в изоляции и под международными санкциями, подчеркивает Орлова. А в случае России изоляция двойная: власти сами запрещают гражданам коммуникации с "недружественными странами", где сосредоточен костяк мировой науки.
– Если ты начинающий ученый и ты знаешь, что в твоей области самые сильные научные центры расположены в каких-то штатах в Америке, в каких-то странах Европы и еще где-то в Китае, а тебе говорят: теперь не смотри на Запад, все, что ты будешь знать про мировую науку, будет приходить к тебе через китайский университет. Есть те, кто на это согласился, и они остались, и они работают, но очень многие говорят: нет, извините, нам такая кастрированная научная коммуникация не подходит. И с началом войны многие молодые ученые, которые связывали свою жизнь с академической карьерой, покинули страну. Те, кто закончил бакалавриат, поехали в магистратуру, те, кто закончил магистратуру, поехали в аспирантуру, те, кто был в аспирантуре, бросили российскую аспирантуру и поступали заново в аспирантуру зарубежную, чтобы просто уехать, чтобы не быть в изоляции, как ученые.
Вдобавок в последние годы конкуренция усилилась в разы – за счет новых стран, которые массово вышли на академический рынок, прежде всего, это Индия и Китай.
– В Индии просто много народу, и там очень растет образование. Соответственно, индийские студенты-аспиранты составляют очень существенную конкуренцию на мировом рынке. Китайские аспиранты и студенты составляют, наверное, главную конкуренцию на мировом рынке. В Китае живет больше миллиарда. Вот из этого миллиарда вам достаточно одного миллиона образованных, мотивированных китайцев, и этот миллион просто сметает все. И поэтому российским студентам, постдокам, аспирантам очень трудно конкурировать с ними, – говорит Ольга Орлова.
– Академическая работа – это самый тяжелый и соревновательный бизнес, который вообще существует на планете, – подтверждает Дмитрий Дубровский.
Они с коллегами подсчитали: из тысячи студентов, которые поступят в этом году на все факультеты политологии, профессором станет лишь один. Такой статистики нет ни в одном бизнесе, говорит он.
– Рабочих мест крайне мало, гуманитарное и социальное знание в мире в целом сокращается. Оно трансформируется слегка в сторону digital humanities, big data анализы, комбинируется с natural science, с high-tech. Но в целом в гуманитарном и социальном знании преподавательских, исследовательских позиций становится меньше. Да и количество рабочих мест тоже падает. Это очень тяжелый рынок. А в России это отягчается еще и тем, что тихо ползет вниз финансирование R&D, research and development (Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы). И денег становится меньше, и рабочих мест в мире становится меньше, и перспектив вообще меньше. Поэтому рациональный выбор – не идти в науку, это совершенно правильно. Люди уходят в бизнес, люди уходят в производство.
При этом, считает Дубровский, трата своего времени, персональные инвестиции в высшее образование, аспирантуру, получение научной степени – в любом случае оправданы:
– Человек с научной подготовкой – хороший бизнесмен. Посмотрите, какое количество советских физиков стало прекрасными современными бизнесменами, от Дмитрия Зимина начиная. Это всегда оправдывается. Другое дело, что это для науки потеря, но тут уже вопрос общества и государства, насколько ему нормально. Для человека главное, чтобы этот выбор был свободным: когда ему перестало нравиться то, что он делает, и он начинает заниматься чем-то другим. А вот если это вынужденная история, тогда это беда, разумеется.
Дополнительный фактор давления – уголовные дела против ученых, которые возбуждаются по "экономическим" статьям или за госизмену (в случае научного сотрудничества с иностранцами) – если информация о них становится известна в сообществе молодых исследователей.
– Нам известно, что в тех научных организациях, где были возбуждены такие уголовные дела, это оказало самое тяжелое воздействие на молодых сотрудников. Кто-то решил оставить науку, кто-то старается уйти в тематики, не связанные с прикладными исследованиями, а в чистую теорию или фундаментальную науку. Однако надо заметить, что пока в России не было ни одного показательного публичного уголовного процесса против ученых. Все держится в тайне. Или процесс закрыт, и об этом вообще не сообщается. Или, даже если дело не закрытое и не связано с госизменой, российские сми его практически не освещают. И молодежь чаще всего не знает, насколько массовый характер теперь носят эти дела. Смысл ровно в том, чтобы ученые в одном регионе не знали, что творится в другом регионе или даже в соседнем институте. Тогда люди не солидаризируются и остаются беззащитными, – говорит Ольга Орлова.
Россия по-прежнему инвестирует в научные исследования и разработки в разы меньше лидеров глобального мира. В США расходы на НИОКР составили 892 млрд долларов в 2022-м и оценочно 940 млрд долларов в 2023-м, что составляет 3,43% ВВП. При этом основной мотор науки частный сектор: 78% всех трат даёт бизнес. В Китае в 2024 году на НИОКР ушло 3,613 трлн юаней (рост +8,3% за год), а доля в экономике достигла 2,68% ВВП. Россия на этом фоне заметно позади: внутренние затраты на исследования и разработки в 2023-м составили около 1,6 трлн руб., или 0,96% ВВП. Две трети российских НИОКР финансирует государство.