Медсестра Мария Тышко – самая молодая из тех, чьи фотографии висят на стихийном мемориале умершим медикам на Малой Садовой улице. Ей было всего 30 лет. Она очень любила свою работу в Госпитале для ветеранов войн. Теперь её родителям не выплачивают положенных денег, отказываясь признать Машу медицинским работником.
Мама, они меня обманули
Маша Тышко задумалась о том, чтобы стать медсестрой, еще в 7–8-м классе. Она отучилась 12 лет в школе для слабовидящих – в 4,5 года ей поставили диагноз ДЦП, родители сделали все, чтобы подтянуть ей здоровье к школе, но со зрением все равно были проблемы. Поэтому учиться в медицинском техникуме ей было, возможно, труднее, чем остальным, но Маша закончила его очень хорошо, мечтала со временем поступить в медицинский институт.
– Маша очень хотела стать медсестрой, – рассказывает мама Марии Тышко Маргарита Степановна. – Практику она проходила в Госпитале для ветеранов войн, ей там очень понравилось, и старшая сестра сказала: Мария, ты когда закончишь, приходи к нам. И она пошла работать в травматологическое отделение. Первый год ей, конечно, очень тяжело было, там же пожилые люди с переломами, их надо поднимать, переворачивать, а она у меня такая маленькая, меньше 50 килограммов весила. Но ничего, опыта набиралась.
По словам Марии Степановны, в госпитале у Маши со всеми сложились прекрасные отношения, "она была очень общительной и неконфликтной, никогда ни с кем не ссорилась". Через год ей предложили перейти на отделение неврологии.
– Коллектив этого отделения ей сразу стал родным, она ходила на работу, как на праздник, и все время говорила мне о том, какой счастливый случай ей выпал. Все пять лет, что она там работала, у нее была замечательные отношения и со старшей сестрой, и с заведующим отделением, она в такой эйфории была. И все было хорошо, пока не пришел новый начальник, Максим Кабанов. В один из дней он к ней подошел и говорит: Мария Сергеевна, вы знаете, наверное, вам придется написать заявление об уходе. Она говорит: не поняла, за что вы меня увольняете? – Ну, вы понимаете, такая необходимость. Она спрашивает: а какая необходимость, вы мне скажите, может, я прогуливаю, виновата в чем-то? Должна же быть какая-то причина, вы же не можете меня просто так уволить. Он отвечает: я тебе ничего говорить не буду, зайди на наш сайт, там все написано. Мы с ней обыскали, ничего не нашли. Тогда она подошла к старшей сестре, Ирине Вадимовне, спросила, за что ее увольняют. И та ей сказала, дословно: Маша, не переживай, мы тебя отстоим.
И Маша успокоилась, но через 2 месяца старшая сестра сама подошла к ней и сказала, что ей все же придется уйти, чтобы не было скандала. Проконсультировавшись с юристом, Маша пошла к Максиму Кабанову и сказала, что, если ее уволят, она подаст в суд. На следующий день ей предложили место медрегистратора – правда, в другом корпусе, в реабилитационном центре на Елизарова. Но Марии очень не хотелось уходить из госпиталя.
– Тогда ей стали ставить дополнительные сутки – не 6–7, как положено, а 10 суток в месяц, то есть начали ее тихо выживать. Я говорю: ты себя загонишь, а она все равно: мама, я не уйду, мне так нравится. Я говорю: спорить с начальством бесполезно, как оно сказало, так и будет, ты же взрослый человек, должна это понять.
– А почему она не перешла работать в какую-нибудь другую больницу, медсестры же везде очень нужны?
– Во-первых, госпиталь очень близко к дому, но главное – это коллектив, она настолько там сдружилась с девочками, и подружка ближайшая у нее там работала. Она не могла смириться с несправедливостью, все говорила: пусть они мне предъявят, в чем я провинилась, тогда я уйду. Но все-таки согласилась потом. И знаете, на ее место тут же пришла девочка, у которой мама там работала, вот в чем дело-то было.
По словам Маргариты Степановны, когда Машу переводили на работу в реабилитационный центр, то всячески подчеркивали, что она идет медрегистратором, остается медицинским работником, и она надеялась, что через некоторое время ей удастся вернуться на прежнюю работу, а если нет – придется подыскивать себе другое место.
– Но месяца за три до смерти Маша начала плакать. Она все плакала, плакала, я спрашиваю: что, у тебя на работе неприятности? Она говорит: нет, мама, я сама справлюсь. Она всегда все сама.
Вскоре выяснилась , что Машу заставили подписать документ, в котором ее должность называлась не медрегистратор, а регистратор. Судя по всему, она даже не поняла, что подписала, потому что доверяла начальнику госпиталя, который обещал ей, что она останется медицинским работником. Маргарите Степановне также удалось выяснить, что на самом деле там требовался именно медрегистратор и именно эти функции Маша и исполняла, что бы ни значилось в документах.
– Она не сразу поняла, что случилось, а как поняла – пришла и рыдает. Говорит: мама, они меня всего лишили, лишили моей профессии. Ну как же так, я ведь так старалась, а они просто меня обманули.
“Ей ничего не положено!”
В середине марта, когда уже вовсю шла пандемия коронавируса, Марию попросили приезжать на работу к 7 часам утра и мерить температуру всем приходящим сотрудникам. Она согласилась. Ее посадили в другой кабинет, где она сидела с 7 до 9.30 и измеряла всем температуру. Место оказалось под самым кондиционером. В конце марта она пришла домой с ознобом и легкой температурой, ей было очень нехорошо. Но мама ее хорошо прогрела, полечила домашними средствами: “Она у меня утром встала, как пионер – 36,7”. Но все же мама настаивала, что нужно остаться дома и вызвать врача, сдать мазок на COVID-19. Маша отказалась: “Ты что, как я могу подвести людей, я же меряю температуру, на меня же надеются”. И ушла на работу. Маргарита Степановна подчеркивает, что работа Машина была именно медицинская – она мерила температуру, а потом оформляла больных, как всякий медрегистратор.
– 1 апреля в 2 часа дня она мне позвонила и говорит: мама, мне очень плохо, температура 38,9. Я говорю: отпросись и поезжай домой. Она говорит: я не могу, я должна доделать работу. В 5 часов она вернулась, буквально сползла по стенке: мне так плохо, такое ощущение, что я умираю, никогда такого не было. Я скорей вызвала скорую, мне говорят: она посидела под кондиционером, простыла, прогревайте ее, сбивайте температуру, завтра вызывайте врача. Мы с мужем не отходили от нее до утра, утром врач в легких ничего не нашел, выписал антибиотики. Сначала стало немного полегче, а 6-го мы опять вызвали скорую – она начала задыхаться.
В больницу Машу забрали уже с пневмонией, в ту же, где она работала, Маша туда и хотела, говорила: “Своих не бросают”. Через 3 дня госпитализировали и Маргариту Степановну. Последний звонок от Маши был утром 7 апреля, а потом ее положили в реанимацию, подключили к аппарату ИВЛ. Маргарите Степановне говорили, что состояние стабильно тяжелое, отцу – что надо готовиться к худшему. 15 апреля Маши не стало.
Теперь, потеряв единственную дочь, родители Маши не могут получить компенсацию, потому что по документам Маша не была медицинским работником.
– Когда я спросила начальника отдела кадров, вы не представляете, в какой грубой форме она мне ответила: “Ей ничего не положено! Она медиком у нас не числилась, все”. Я три часа сидела под дверью, ждала, когда мне выдадут Машину трудовую книжку – видимо, они мне ее три часа рисовали. Ужасно там было сидеть, стены прямо давят – ведь она тут работала (плачет). Думала: Господи, скорей бы уйти отсюда! В Роспотребнадзоре нам тоже ответили: что вы хотите, она была никем, чуть ли не подсобным рабочим была. Справку мне выдать отказались, сказали, что ничего нам не положено, – и бросили трубку. Всюду нам отказ – она была никем, и все. Мне потом рассказали, что когда много врачей в госпитале заболело, ночью автобус подогнали и 40 человек увезли в Боткинскую больницу – почему же они делают все втихаря, если считают себя во всем правыми? Хотя понимаю, что те, кто в госпитале работают, говорить боятся – у нас же теперь царьки в начальниках. А мы люди безграмотные, не сталкивались никогда с таким – и не знаем, куда пойти.
Все же один документ из Госпиталя для ветеранов войн Машины родители получили – это “Санитарно-гигиеническую характеристику условий труда работника при подозрении у него профессионального заболевания (отравления)”, подписанную экспертами Роспотребнадзора. “В период работы Тышко М. С. и выполнения ею своих трудовых функций контакта с пациентами, в том числе с идентифицированным вирусом COVID-19, не имела”, – заключили эксперты. Между тем есть не только множество свидетельств о том, что Маша выполняла именно медицинскую работу, но сохранилась ее переписка с подругой в мессенджере, из которой ясно, что ей приходилось “мерить температуру сотрудникам и в реанимации”, причем в приемном отделении, что противоречит официальной версии о том, что Мария Тышко не оказывала помощь пациентам с COVID-19. 3 апреля она написала, что могла простудиться под кондиционером “в приемнике”, то есть в приемном покое: “Я же с 7 утра там сижу и до 9.30. Неудивительно, вот и результат”.
Маргарите Степановне важны не столько деньги, сколько возможность реабилитировать дочку, которая работала и умерла как медицинский работник. По ее словам, из госпиталя ей никто даже не позвонил и не выразил соболезнование в связи с потерей дочери. И сейчас ей очень важно узнать, на каком основании ее вычеркнули из числа медиков.
– Маша мне была как подружка, всем со мной делилась – правда, только хорошим, чтобы меня не расстраивать, а неприятности все в себе таила. Спросишь ее, почему она в слезах – мамочка, все пройдет. Она никому ни в чем не отказывала, и на работе у нее все было хорошо, пока не пришел этот Кабанов. Как ее жалко, у нас никого не было, кроме нее.
Пресс-секретарь городского Комитета по здравоохранению Ольга Рябинина говорит, что закон есть закон.
– У нас есть законодательство, по которому выплаты предназначены только для медицинских работников. У нас в каждой больнице есть перечень медицинских работников и немедицинских. Если будет принято решение о выплатах немедицинским работникам, то, конечно, родителям все выплатят. Мы же не являемся противниками того, чтобы платили всем. Но есть буква закона, при нарушении которой Комитет по здравоохранению подвергнется санкциям. Но на данный момент есть четкая установка: мы платим медицинским работникам. У нас в Комитете работает комиссия, которая рассматривает жалобы на отказ в выплатах, но она принимает решение не заплатить, а направить дело на пересмотр в то же учреждение, то есть она либо утверждает решение, либо не утверждает. Был у нас случай с врачом скорой помощи Манковичем, который был признан пострадавшим при работе. Все тонкости сразу не учтешь, но по выплатам немедицинским работникам пока не принято решение.
Депутат Законодательного собрания Петербурга Алексей Ковалев неоднократно обращался в Генеральную прокуратуру России с требованием дать правовую оценку случаям гибели медицинских работников от коронавируса в городских медицинских учреждениях. По мнению Ковалева, в большинстве случаев причиной гибели врачей, медсестер и санитарок является халатность руководства, не обеспечившего надлежащую охрану их здоровья.
– Это должно квалифицироваться как уголовное преступление, однако все мои попытки решить этот вопрос на региональном уровне окончились неудачей. Но последние полученные мной письма из Генеральной прокуратуры показывают, что все-таки в Следственный комитет передана информация о тех случаях, на которые я ссылался – с требованием разобраться именно с уголовной точки зрения, кто же в этом виноват. Я считаю, что все это соответствует статье “Халатность”, потому что в результате невыполнения должностных обязанностей руководителями медицинских учреждений люди потеряли либо здоровье, либо жизнь, то есть наступили тяжкие последствия, значит, тут должна быть уголовная статья. И я очень боюсь, что если сегодня хотя бы в одном регионе не будет дана правовая оценка действиям этих наглых главных врачей и других представителей власти, то они продолжат игнорировать здоровье медицинских работников и использовать людей как пушечное мясо.
Алексей Ковалев возмущен тем, что родителям Марии Тышко отказывают в посмертной выплате за дочь, вычеркнув ее из числа медицинских работников.
– И в это же время до меня доходят слухи, что в этой же больнице выплачивают компенсации людям, которые не болели ковидом, но которым выправляют соответствующие справки. Всяким друзьям и родственникам. Проверить этого я пока не могу, но на этом фоне особенно возмутительно, что родителям Марии отказывают по формальным основаниям. Тем более что она была профессиональной медсестрой с 8-летним стажем работы, и это начальство на нее давило и заставило перевестись в регистраторы, сама она этого не хотела. Но использовали-то ее все равно как медицинского работника!
Муниципальный депутат Нэлли Вавилина не удивлена, что это происходит именно в Госпитале ветеранов войн. По ее мнению, руководство госпиталя не заботится о здоровье врачей и медицинского персонала.
– Я не понимаю, как можно отказать родителям Маши – хотя деньги для них не самое главное, они потрясены, когда им говорят: да вам ничего положено, да какой она медик, она регистратор! Они обратились ко мне только две недели назад, как начинают говорить, так сразу плачут, это такая боль. Деньги им дочь не вернут, но я сделаю все, чтобы им их выплатили.
Нэлли Вавилина замечает, что люди очень остро реагируют на трагическую историю Марии Тышко – пишут и предлагают помочь, оплатить юриста, зенитовцы выходят на поле в футболках с ее портретом, но ни медицинское начальство, ни городские власти не реагируют – родителям Марии никто до сих пор не позвонил, не предложил разобраться и помочь.
“Все потрясены, что Маши нет ”
У Маши было много друзей, но Арина Ашпетова была самой близкой подругой – они подружились еще в училище. А потом вместе работали в Госпитале ветеранов войн. По выходным ездили друг к другу в гости. По словам Арины, Маша в училище была очень старательной студенткой, никогда не прогуливала, выполняла все задания, а потом так же относилась и к своей работе, которую очень любила и где все ее очень ценили и уважали – не только за исполнительность, но и за отзывчивость и доброту.
– Маша любила читать, а кроме работы, было у нее еще одно увлечение. Безумно любила вышивать. Сама научилась этому, начала с простого, а потом вышивала целые картины, портреты, они висели у нее дома... Она со мной всем делилась, душу мне изливала. Как все девушки, хотела любви, переживала, что с этим как-то не получается. Я ее утешала – будет и на твоей улице праздник, все будет хорошо. Все потрясены, что Маши нет – как так, почему? Очень ее не хватает.
В Петербурге официально признаны погибшими от коронавируса только 35 медицинских работников, хотя на “Стене памяти” на Малой Садовой выставлено 75 фотографий. 30-летняя Мария Тышко, медсестра Госпиталя для ветеранов войн, – самая младшая.
На запрос Север.Реалии о причинах перевода Марии Тышко из медсестер в регистраторы начальник госпиталя Максим Кабанов пока не ответил.
