Среди арестованных 31 января в Москве за участие в акции в поддержку Алексея Навального оказалась известный петербургский кинокритик Анжелика Артюх. По решению суда она отсидела 15 суток в спецприемнике Сахарово. Выйдя на свободу, она рассказала корреспонденту Север.Реалии, как это было.
Анжелика Артюх – профессор кафедры драматургии и киноведения Санкт-Петербургского государственного университета кино и телевидения, доктор искусствоведения, член Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ), куратор Московского международного кинофестиваля (ММКФ), лауреат премии Российской гильдии кинокритиков. В конце января она на несколько дней приехала в Москву по работе, 31 января собиралась вернуться домой, в Петербург, но вместо этого просидела 15 суток в спецприемнике в Сахарово.
– Я занимаюсь современным искусством, и мне очень важно знать, как живет современный город, я считаю, что перемещение в пространстве – это одна из форм существования ученого, критика, художника. И когда границы закрыты, то куда ехать, как не в Москву, которая, конечно, центр российского искусства, и, при всей моей любви к Петербурге, она представляет для меня огромный интерес, – рассуждает Анжелика Артюх. – Я работаю над программой Московского кинофестиваля, намечаются и другие проекты. Так что в этот день я ходила по городу, чтобы понять, чем он живет, какие политические события в нем происходят. В Москве перекрывали станции метро, люди скапливались в разных зонах, где их было легко задерживать. Мне важно, кто участвует в мероприятиях, я впервые в жизни увидела в центре Москвы такое количество силовиков, у меня никогда не было такого опыта, и меня это по-настоящему потрясло. Естественно, мне было интересно понять, кто же выходит на улицу и убегает от них – либо не убегает. Я увидела, что это люди, в основном, возраста моих студентов, моей аудитории, это то поколение, которое является будущим этой страны. Пандемия всех разогнала по квартирам, но это не может длиться бесконечно. Я могла уйти, у меня был шанс, но, честно говоря, меня так увлек этот социальный транс, мне было очень интересно, что же происходит в этом городе, в котором я обычно бываю в благополучное время – когда происходит какой-нибудь фестиваль или выставка. А вот когда происходит по-настоящему серьезное событие, такое как ситуация с Навальным, – с таким я раньше не сталкивалась. И я просто не могла себе позволить уйти, мне было очень важно ощутить, понять этот исторический момент. Поэтому я не ушла, и меня задержали.
– А где это произошло?
Поток людей все время перемещался, и это было спровоцировано властями – они закрывали станции метро, перегораживали проходы
– На Ленинградском вокзале. Я никогда не беру билет заранее – что за проблема, приезжаешь на вокзал и берешь билет на любой "Сапсан". Вот и 31-го после долгих хождений по городу я пришла на вокзал. Там тоже было очень много силовиков. И все развивалось очень быстро. То есть в моменты социального транса некоторых вопросов просто не существует. В обычное время ты пришел, ты посмотрел, ты постоял – нет, тут действует стихия, ты даже не успеваешь отдать себе отчет, что ты делаешь. Я могла уйти, но не ушла, меня схватили и уволокли. Ведь станции метро были перекрыты, люди искали возможность найти какие-то другие пути, и многие оказались у вокзала. Поток людей все время перемещался, и это было спровоцировано властями – они закрывали станции метро, перегораживали проходы. В общем, меня схватили на самом входе в вестибюль вокзала. И я видела, что огромное количество людей были задержаны совершенно случайно.
– И вы сразу оказались в автозаке?
– Нет, меня сначала повели в отдел полиции прямо на Ленинградском вокзале. А дальше я сидела в стакане в автозаке, сидела очень долго, так что у меня все затекло – незабываемый опыт. Но все же я занимаюсь современным искусством, и вот я вспоминаю Катю Деготь, которая в свое время в школе Родченко говорила – если ты занимаешься современным искусством, будь готов посидеть в тюрьме. Вот, наверное, просто пришел мой час – очевидно, я должна была получить этот опыт. Это действительно важно – таких интересных людей и представителей совершенно другого поколения, живущих в Москве, я, наверное, могла встретить только в камере. Там можно было узнать, чем живет современное московское образование.
– А долго вас возили в автозаке, прежде чем вы попали в Сахарово?
– Очень долго. Нас привези туда, наверное, в 5 утра. Но нам, видимо, досталась еще не самая тяжелая доля – я знаю, что других возили намного дольше. Конечно, это очень тяжелый опыт, я до сих пор не могу восстановиться и, наверное, буду восстанавливаться долго. Хотя, судя по рассказам, к нам еще относились гуманно – давали звонить, передачи передавали, и вообще, я как-то прижилась в той камере – и выжила. Выжила, в основном, потому, что образовалась потрясающая поддержка со стороны людей, солидарность, благодаря которой ты постоянно ощущал, что ты не один. Дело даже не в том, что передачи все время передавали, а в том, что о тебе помнили. Я ведь в первый раз была задержана и сразу 15 суток получила – это серьезная вещь.
– А что за люди оказались с вами в камере?
– Все были моложе меня – либо студенты, либо постстуденческого возраста. Что мне запомнилось и что меня расстроило – все они готовы помечтать, но они не понимают, насколько большим рискам они подвергаются и насколько важно уметь себя защищать. Никто из них – за редким исключением – не обладал никакой правовой грамотностью. Мне кажется, это не только их ошибка, но и организаторов митинга, которые общаются с молодежью немножко не ее языком. Молодые нелитературоцентричны, это поколение визуальной культуры – им надо очень емко и четко объяснять, как себя защищать, если уже они попались.
Нужно уметь грамотно себя защищать – это главное наблюдение, которое я вынесла
Я сама попала в ОВД, полезла в "ОВД-Инфо" и поняла, что все так стремительно развивается, что просто не успеваешь читать эти большие тексты, все эти методички – как вести себя в ОВД, в суде. И если бы не люди, которые сидели рядом со мной и подсказывали, что мне делать, мне бы, наверное, пришлось хуже. Там нужно вовремя подавать апелляцию и делать многое другое. Ведь тюремная система направлена не на то, чтобы ты вышел поскорее, а на то, чтобы тебе тяжелее было там находиться. Поэтому нужно уметь грамотно себя защищать – это главное наблюдение, которое я вынесла.
– Кто же вам помог?
– В моей камере была одна хорошо подкованная девушка, она зарегистрировала меня на "ОВД-Инфо", сделала так, чтобы обо мне там знали. А мои друзья нашли мне адвоката, которого сначала не было. Он вовремя подал апелляцию и стал меня защищать. Суд был на следующий день после водворения в Сахарово. У судьи был такой поток дел, что никакого индивидуального общения, конечно, не было. Судье просто надо было меня куда-то определить. Она дала мне время поискать адвоката, очень небольшое, но телефон у меня отобрали, и она меня не выпускала из зала – так что я должна была быстро найти себе адвоката без телефона, не выходя из зала. Это может сделать только волшебник, поэтому на суде я осталась без адвоката – ну, и получила 15 суток.
– А вы пытались сказать, что пришли на вокзал с целью уехать в Петербург?
– Этого никто не слушает. И, говорят, надо иметь обратный билет, а я всегда беру билет прямо перед поездом. В протоколе было написано, что я перекрывала проезжую часть и выкрикивала слово "свобода". Это смешно – я ходила по подземному переходу. Но плакат в поддержку Навального, нарисованный от руки по ходу пьесы, у меня был. Потом нас отвезли обратно в Сахарово. В камере был сносно, коек хватало, белье нам меняли. Но ты сразу понимаешь, что ты не в пионерском лагере, что стены тебя видят и слышат. Чего, кстати, совершенно не понимает молодое поколение – оно сидит и треплется, как на какой-нибудь вечеринке, рассказывает про своих друзей и знакомых, хотя, извините, в такой ситуации нужно думать о том, чтобы не создавать проблем другим. Но, видимо, это поколение, которое не имеет исторической памяти, и это меня пугает.
– А запомнились вам кто-то из ваших сокамерниц?
У одной нашей девочки, студентки, папа сидел в соседней камере, на том же этаже. Родители вообще за девочек дико переживали
– Да, во-первых, та девушка с правозащитными познаниями, о которой я говорила, – но это, скорее, исключение, больше ни у кого таких познаний не было. Причем она не правозащитница, просто она понимает, что нужно использовать ресурсы самозащиты. Еще там была очень яркая девочка, звезда тик-тока, вся в стрингах такая, боевая, с кучей поклонников, но безо всякого понимания, что происходит. Она, по-моему, смотрела на все это как на развлечение. Но вот что меня поразило: когда она оттуда уходила, она стала плакать – она была потрясена людьми, с которыми общалась. Еще там были две девушки, которые просто вышли в магазин, и их забрали. А были вполне серьезные, осмысленные девушки, студентки. Интересы у них самые разные – понятно, они интересуются модами, думают о своих семьях. Кстати, та девочка, тиктокерша, делает, судя по рассказам, очень интересные сюжеты про отношения матери и дочери. Женская проблематика, которая их интересует, вообще разнообразна – она может включать и вопросы моды, и вопросы семьи, и вопросы политики. Интересно, что у одной нашей девочки, студентки, папа сидел в соседней камере, на том же этаже. Родители вообще за девочек дико переживали. Люди самоотверженно стояли по много часов, в мороз, мои знакомые в том числе, чтобы передать нам передачи, там были гигантские очереди.
– А чем вы занимались в камере?
– Мне там приходилось очень много лекций про кино читать, если честно, и про русское, и про зарубежное. Очень скучно же сидеть просто так – а слушали они с интересом. Но ничего хорошего я в этом не вижу – я бы предпочла, чтобы они образовывались в каких-то других помещениях. Но им пришлось в камере поучиться. Я чувствовала себя аксакалом, который сидит с молодежью. Они все были очень живые, все время смеялись, балагурили, и дни в этом смысле проходили более незаметно. Мне всегда интересно наблюдать за молодежью – потому что я с ней работаю.
– Свиданий у вас не было?
– Я не просила. Для меня все это было довольно травматично, и я не хотела, чтобы мои друзья видели меня в разобранном состоянии.
– А что было наиболее травматичным?
Конечно, это тяжело – когда тебя поставят мордой к стене и облапают всю до лифчика
– Изоляция, наблюдение, контроль, надзор постоянный. Кто хочет быть подопытным кроликом? За эти дни был случай, когда нас обыскивали. Кто-то (не у нас в камере) выложил какие-то фотографии в интернете, слух такой прошел, и нас всех жестко поставили лицом к стене и обыскивали. Там ведь позвонить дают простой кнопочный телефон на 15 минут, ты вставляешь свою симку и звонишь, а тут, видно, кому-то передали смартфон, вот его и искали. Конечно, это тяжело – когда тебя поставят мордой к стене и облапают всю до лифчика. Мне, например, очень неприятно, когда меня трогают руками и чуть ли не залезают мне в трусы. Может, молодые это и с юмором воспринимают, но мне это было органически чуждо. Так что свой экстрим мы, безусловно, получили.
– А как к вам относились ваши охранники?
– По-разному, это зависело от смены конвоя, которая менялась раз в четыре дня. В таких местах всегда очень важен человеческий фактор. Кто-то относился более человечно, кто-то более жестко. И что бы там ни было, даже если тебе кто-то улыбнулся, конвой есть конвой, он выполняет свою работу, и он не на твоей стороне. Это очень важно понять: это ты его жертва, а не он – твоя. Никакого сочувствия со стороны этих людей я не почувствовала, там совершенно другой род эмоций, сформулировать это мне пока сложно. Но и от особой жестокости меня лично Бог миловал. По крайней мере, меня не били – это момент важный. И девочек в нашей камере тоже не трогали.
– Апелляция у вас была?
– Да, дистанционная, присутствовал мой адвокат, мы с ним познакомились, немного пообщались, это было очень важно – я поняла, что меня пытаются оберегать. Но сроки мне все равно не изменили.
– Вы будете общаться с теми, с кем сидели?
Если они захотят выйти, их не удержишь, они же очень живые, они не будут терпеть
– Все может быть – с кем-то договорились найти друг друга в соцсетях, с кем-то телефонами обменялись, но все-таки мы люди разных поколений. Самым ценным во всей этой истории мне показалось волонтерское движение, которое вокруг нас развернулось, благодаря этому сидишь и понимаешь, что время не остановилось – оно движется через передачи, через книги. Там в распорядке написано, что книги можно передавать, и книги меня спасали – и по современному искусству, и по философии. Что-то из книг я подарила девочкам, а они мне давали читать свои книги. Кто-то читал книгу "За нашу и вашу свободу" о диссидентском движении, кто-то "Поющие в терновнике". Я читала сборник "В Питере жить", философию Бергсона, замечательный "Мир Софии" Йостейна Гордера – про историю мировой философской мысли глазами девочки. Вот эта книжная история, обмен книгами – все это было очень интересно, хотя мы читали разные книги – у нас разный уровень, и они смотрели на меня скорее как на человека, который может что-то рассказать и посоветовать, записывали даже кое-что в блокноты. Ну, а они между собой обсуждали и книги, и мальчиков, и эротика там присутствовала. Был очень смешной момент, который я забыть не могу, – когда из мужской камеры – уж не знаю, как исхитрились передать им ярлычок от мужских трусов, и девочки очень обрадовались – такое вот письмо счастья. Я смеюсь, но это черный юмор. А на самом деле все это очень серьезно. Ведь если они захотят выйти, их не удержишь, они же очень живые, они не будут терпеть. Проблема в том, чтобы они были защищены, чтобы относились ко всему серьезнее, чтобы историческая память к ним возвращалась – просто путем образования.
– А они что-то знают о диссидентском движении, о репрессиях сталинских?
– В камере нас было 10, знали в лучшем случае двое. И я думаю, что вообще у тех, кто в тот день вышел на улицу, были разные цели, тут вопрос не стенки на стенку, не Путин против Навального, а разных представлений о будущем: были люди из бизнеса, были студенты, были те, кто занимается политикой. Лично для меня очень важно, что политика напрямую связана с искусством, поэтому для меня принципиально было остаться, а не сбежать на вокзал. И каждый человек в нашей камере получил свой опыт – другое дело, что я не знаю, нужен ли им этот опыт. Но я чувствовала, что нахожусь внутри серьезного исторического момента, а когда ты в нем находишься, ты не можешь уйти. Он связывает разные поколения и разные социальные страты – и города, и всей страны, показывает, чем сейчас живут люди.
Из-за своего ареста Анжелика Артюх опоздала к началу семестра. Студенты и преподаватели Санкт-Петербургского государственного университета кино и телевидения написали письмо в ее защиту, другое письмо в ее защиту написали киноведы, к которым присоединился журнал "Сеанс". "Мы выступаем за предотвращение любых санкций, связанных с ее арестом. Мы надеемся, что Анжелика Александровна в ближайшее время окажется на свободе и сможет продолжить свою преподавательскую и исследовательскую деятельность", – говорится в письме.
Под этим письмом поставили свои подписи многие российские режиссеры, преподаватели, критики, бывшие ученики Анжелики Артюх. Есть там и подпись известного киноведа, режиссера, одной из основателей и главного редактора журнала "Сеанс" Любови Аркус.
– Мне кажется, то, что произошло с Анжеликой Артюх, это ужасно. Я, к сожалению, ничего не могу с этим поделать – делаю что могу на своих фронтах, – говорит Аркус.
Журналист, руководитель медиаотдела "Команды 29" Максим Заговора тоже подписал письмо в защиту Анжелики Артюх.
– Мы знаем Анжелику Артюх как интеллигентную, образованную женщину, приверженную гуманистическим идеалам, и поверить в то, что она участвовала в каких-то беспорядках, совершенно невозможно. Поэтому я и подписал это письмо. Что еще остается в ситуации, когда не действует закон и элементарные правовые нормы, – только цифровая солидарность.
– Можно ли сегодня что-то противопоставить беззаконию?
Очень многие по-прежнему слишком дорожат своими ролями, публикациями, гонорарами и предпочитают не замечать того, что происходит вокруг
– Мне кажется, каждый должен делать то, что он умеет и что у него получается: люди слова должны говорить, люди текста должны писать, юристы должны оказывать юридическую поддержку тем, кто столкнулся с несправедливостью, и так должны делать люди любых профессий, от дворников до парламентариев. Да, цеховая солидарность есть, но, мягко говоря, есть и куда стремиться. Очень многие по-прежнему слишком дорожат своими ролями, публикациями, гонорарами и предпочитают не замечать того, что происходит вокруг, но, как написал в фейсбуке Роман Волобуев, они таким образом сильно переоценивают значимость своего творчества.
Среди подписей киноведов есть одна подпись издателя – Ивана Лимбаха.
– В целом то, что происходит, я считаю абсолютно целенаправленным наездом на интеллигенцию – да и на средний класс, поскольку некая часть интеллигенции условно могла бы причислять себя к этому среднему классу. А этот средний класс совершенно не нужен тому способу управления, к которому сейчас пришла наша власть. Хотел сказать "правящая верхушка" – но это уже почти хунта, раз все большую роль играют порядки, которые устанавливают силовики. Боюсь, что масштаб будет только шириться, что нас и дальше будут гнобить, так что нам очень нужна поддержка и солидарность. Потому что когда все это кончится, возрождение будет возможно только через это сообщество людей. Оно должно эмоционально, душевно, духовно выжить, окрепнуть, а не быть раздавленным.
