Антисемитский погром в Махачкале 29 октября, когда агрессивная толпа искала евреев в прилетевшем из Израиля самолете, а потом разгромила и разграбила аэропорт, российские власти назвали событиями, "инспирированными руками агентуры западных спецслужб". "Удивляет позиция заокеанских деятелей – поддерживают Израиль, а у нас пытаются организовывать еврейские погромы, просто свинство", – заявил президент Путин накануне Дня единства, которое отмечают в России 4 ноября. По заявлению СКР, уже установлены 20 активных участников массовых беспорядков, по закону им грозит от трех до восьми лет тюрьмы, и до 15 лет "светит" организаторам погрома. Волна антисемитских выступлений на фоне трагических событий на Ближнем Востоке поднялась по всему миру. Корреспондент Cевер.Реалии поговорил с этнографом, сотрудником петербургского Европейского университета Валерием Дымшицем – о том, почему антисемитские идеи так повсеместно популярны и почему с их помощью так легко манипулировать общественным сознанием.
Валерий Дымшиц – глубокий знаток истории восточноевропейских и кавказских евреев. Много лет он возглавляет научный центр "Петербургская иудаика", на протяжении 30 лет участвует в экспедициях по изучению материальной культуры, быта, фольклора, искусства евреев Украины и других стран Восточной Европы, а также Средней Азии и Кавказа. По итогам этих экспедиций издано несколько книг. Также он организатор выставок в Институте истории искусств, самые яркие из них – "Еврейский мир в почтовых открытках", рассказывающая о жизни еврейских местечек, в разных частях Российской империи, и "Красный Сион" (про эпохальный эксперимент по созданию аграрной еврейской страны в Советском Союзе в 1920–30-е годы, в ходе которого на Украину, в Северный Крым и Приамурье переселилось 126 тысяч человек, и в пяти национальных районах появились сотни еврейских сел. В результате этого эксперимента в советское сельское хозяйство влилось около 200 тысяч евреев. Во время Большого террора эксперимент был свернут, а его руководители репрессированы. – СР).
Мир вступил в эпоху реакции
"Антисемитизм… – не идеология, а дремлющий элемент сознания, – написал Дымшиц сразу после событий в Дагестане, этот пост очень широко разошелся в соцсетях. – Вроде нормальной микрофлоры, которая становится патогенной, стоит организму-хозяину ослабеть. Никто никого не любит (и не обязан), все про всех знают массу гадостей и гадких мифов, но живут мирно и дружно, ходят друг к другу в гости и на свадьбы и т. д. … Но вот наступает кризис – социальный, экономический, религиозный, политический, а лучше все сразу. И понеслось".
– Эти слова относятся не только к ситуации на Кавказе. “Патогенная микрофлора” явно активизировалась в разных частях мира – почему?
– В мире поднимается мощная волна довольно агрессивной архаики и ресентимента, всяких заявлений типа: а давайте отменим прогресс, давайте все будет, как при бабушке. А вот кто нас обидел 100, 200 лет назад. Это, заметьте, относится отнюдь не только к Российской Федерации, чьи лидеры хотят вернуться к каким-то границам, отчасти фантомным, но и к Китаю, который считает, что в мире нет равных его экономической мощи, и вообще их европейцы 100 лет угнетали. Это относится к Турции, вдруг вспомнившей про какие-то неоосманские амбиции. Прогресс отменим и все побежим коленками назад. А в этом прекрасном прошлом нас в том числе ждут всевозможные фобии, ксенофобии и как разновидность – антисемитизм.
Мир в целом вступил в эпоху реакции, считает Дымшиц. Это касается и тех людей, которые судят прошлое по законам сегодняшнего дня, создавая "пригодное прошлое", и участников протестов, в которых антиизраильские настроения перетекают в откровенно антисемитские.
– Израиль является некоторой реакцией, ответом на Холокост, но мы (то есть те, кто выступают с антиизраильскими и антисемитскими лозунгами. – СР) будем считать, что этого ничего не было, это прошлое нам не нравится, мы о нем сейчас на минуточку забудем, будем по-другому это все видеть и чувствовать. Понятно, что вариаций много, но они почему-то в результате оказываются именно такими, реакционными, даже несмотря на кажущийся прогрессизм.
Вообще говоря, в исламском мире антисемитизм существовал более или менее всегда. Но дело еще и просто в поиске чужого, который нам не очень нравится, все это замечательно существует в самых разных странах мира, где никаких евреев не было, там есть свои фобии.
– Чужой вообще человечеству необходим? Это естественно состояние – поиск чужого, поиск виноватого?
– По крайней мере, на протяжении длительного периода существования человечества – да. Избавимся ли мы когда-нибудь от этой заразы, я не знаю, я не пророк, не футуролог. Но конструирование идентичности во многом связано не только с очерчиванием своей группы, но и с отталкиванием от какой-то другой группы, кто нам не нравится, кого мы не любим. Это важная часть. Мы можем определять себя или позитивно, или, если можно так выразиться, апофатически: мы те, кто не любит таких-то. Мы те, кто что-то определенное любит и ценит, а кого-то ненавидит.
– Это как у средневековых философов были доказательства бытия Божьего катафатические – кем Он является или апофатические – кем Он не является. Но если отталкивание от иного, от противного – естественная вещь, почему от нее так часто переходят к насилию?
– Не всегда. Граница между латентными фобиями и насилием довольно прочная, барьеры высокие – в нормальной ситуации. Как только общество вступает в полосу кризиса, эти латентные настроения приобретают агрессивный характер. Это как та самая естественная микрофлора, с которой мы живем мирно, но стоит промочить ноги, наши добрые домашние бациллы становятся опасным источником заболеваний. Никто никого не обязан любить, все про всех думают часто нехорошо, но приживаются, потому что худой мир лучше доброй ссоры. Потому что чужой сосед, с одной стороны, раздражитель, а с другой – ресурс, мы от него какое-то благо имеем. Но в условиях кризиса, возросших экономических, социальных, политических напряжений вдруг оказывается, что это мишень.
Другие законы и правила
– Вы занимались евреями Северного Кавказа. Сравнивали ли вы, их положение с положением евреев в других частях Российской империи?
– Конечно. Само называние группы, вокруг которой сейчас все крутится, "горские евреи" – возникло в результате определенных бюрократических, законодательных усилий, предпринятых в Российской империи. Что значит "горские евреи" – это которые живут в горах? Нет, конечно. В Российской империи не существовало никакого равенства подданных перед законом – это было сословное государство. Разные этнические, конфессиональные, сословные группы имели разный объем прав. Евреи в русском дореволюционном законодательстве были легально, открыто дискриминированной группой: черта оседлости, процентная норма, запрет на владение землей, на государственную службу – масса дискриминационных законов. Относительно другой группы населения – "горских народов", туземного населения Кавказа, действовали другие законы и правила.
– Тоже дискриминационные?
– Другие. Это специальное уложение о горских народах. Определенный объем прав и возможностей. Когда Россия завоевала Кавказ, выяснилось, что там живут какие-то евреи. По соображениям русской администрации, эти евреи должны были подпадать под действие не законов о евреях, а законов о горских народах. Поэтому их стали называть "горские евреи" в том смысле, что они, несомненно, евреи, в смысле юридического регулирования находятся под юрисдикцией законов о горских народах.
На Кубани, на Западном Кавказе, была небольшая этническая группа, сейчас практически исчезнувшая, которая говорила на адыгском языке (в то время назывался черкесским), то есть была по языку родственна другому горскому населению Западного Кавказа. Они были христиане, последователи армянской (григорианской) апостольской церкви, а в русской административной номенклатуре назывались "горские армяне", то есть проходили по особому ведомству – в отличие от всего остального, весьма значительного, армянского населения России. Само название "горские евреи" показывает, что их положение в царской России было иным, чем у основной многомиллионной массы евреев-ашкеназов, которые жили в западном крае Российской империи, на территории нынешней Молдовы, Украины, стран Балтии.
У них не было черты оседлости и ограничений на владение землей. Они были в таком же положении, как и остальное население Кавказа под русской юрисдикцией. Были свои ограничения, но их "горские евреи" разделяли с мусульманским населением Кавказа.
– То есть отношение к евреям на Кавказе было лучше, чем в других частях империи?
– В целом евреев на Кавказе выгодно отличало и то, что они не были постоянной мишенью всевозможных фобий: ту социальную нишу, которую занимали евреи в Украине или в Белоруссии, на Кавказе занимали армяне – заметные чужие. Напряжение между евреями и их этническими соседями создавали не только конфессиональные, но и социальные различия. Напряжение между городом и деревней существует всегда. В Западном крае основная масса славянского населения была крестьянской, а евреи были горожанами. Горские же евреи в XIX, в начале ХХ века были бедными крестьянами, а немногочисленное городское население составляли армяне. Когда во время Первой русской революции по западным окраинам Российской империи прокатилась страшная волна еврейских погромов, в Закавказье, на территории сегодняшнего Азербайджана, прошли кровавые армянские погромы. А горских евреев никто громить не стал – они были такие же бедные крестьяне, как и сами погромщики, а не зажиточные горожане. И другие "туземные евреи", как их тогда называли, то есть евреи Средней Азии, бухарские евреи, тоже имели другой правовой статус.
Вообще говоря, напряжения между тем, кто пашет, и тем, кто торгует, есть всегда, неважно, с евреями, без евреев. В данном случае просто происходит эффект умножения. Напряжение между городом и деревней, между торговцем и крестьянином есть везде, во Франции, в Германии. И если вдруг оказывается, что эта несимпатичная крестьянской массе группа горожан еще и иноэтничная, и, наверное, иноязычная, – это мультиплицирует напряжения.
– Понятно, что в столицу, в Петербург попадали единицы евреев, чаще всего сознательно порвавшие со своим этносом.
– После реформ Александра II было открыто некоторое окно возможностей с высшим образованием – это не так мало.
– Петербург был европейским, западным центром, уже при основании заточенным на, пользуясь современной терминологией, мультикультурализм. Как получилось, что потом, при советской власти он стал в большой степени антисемитским? Здесь евреям было трудно поступать в вузы, здесь были гонения на актеров-евреев – вспомним хотя бы Юрского, вынужденного переехать в Москву. Может, это просто эксцесс исполнителей, руководителей местных?
– Все эти ограничения относятся ко второй половине 1960-х, 70–80-м годам, к эпохе застоя. Я не большой поклонник советской власти, но будем справедливы: никаких формальных и неформальных ограничений, в том числе на поступление в вуз и прочее, до 1948 года не было нигде. В декабре 1948 года – январе 1949-го наступает страшный переломный момент, политика позднего сталинизма переходит к политике открытого очень жесткого государственного антисемитизма, прямых репрессий по национальному признаку, апогеем чего стал расстрел Еврейского антифашистского комитета и "дело врачей". В оттепельное время ситуация сильно проветрилась, хотя, конечно, до довоенной толерантности она никогда уже больше не поднималась.
В некоторые вузы евреям в Питере можно было поступать, в некоторые нельзя – например в ЛГУ. Евреев решили тормозить и придерживать.
Я учился в технологическом институте, он давал одно из лучших образований, и туда можно было спокойно поступить. Нехорошо сейчас об этом говорить, мне опять прилетит, потому что вопрос стал очень болезненным, но все-таки давайте скажем правду: в Советской Украине высшее образование для евреев было почти полностью закрыто. Молодой человек оканчивал школу в Киеве и ехал поступать в Томск, в Омск, в Пермь, в Свердловск, где никаких фобий не было, поступали все. Мой приятель окончил очень хорошую математическую школу в Киеве, а поехал учиться в таллиннский политехникум. Там женился и, спасибо советской власти, теперь гражданин Евросоюза. А ленинградские ребята ехали в Тарту. У человека есть папа, мама, квартира, чего мыкаться? Не просто же так он едет из Киева учиться в Таллинн, хотя в Киеве, в Харькове есть прекрасные инженерные вузы – очевидно, что-то его подталкивает.
– Оказывается, Ленинград – это был еще не худший вариант…
– Он был очень гадкий. Но, хотя ЛГУ был закрыт, а Техноложка – пожалуйста. Вузы второго ряда, типа Бонч-Бруевича, технологический институт, лесотехническая академия, учись себе, сколько хочешь. Там совсем неплохо учили. Сама по себе идея, что кто-то за тебя решает, что сюда тебе можно, а сюда нельзя, она глубоко отвратительна, но это совершенно не значит, что полностью были перекрыты все пути к получению образования.
– А почему сейчас эта антисемитская вспышка случилась именно на Северном Кавказе, хотя там положение евреев, как вы говорите, было не самым плохим?
– Там есть своя история и кровавых наветов, и погромов. Очень тяжелые были погромы в Гражданскую войну. Есть совершенно незамеченная, забытая история массового изгнания евреев из того же Дагестана в 1990-е годы. Никто этого не заметил, не до того было, как говорится.
– А как это случилось?
– Рухнула система сдержек, противовесов, учета интересов разных групп, выстроенная в позднесоветское время. Это был тот самый худой мир, который лучше доброй ссоры. В середине 90-х годов Дагестан – это территория всевластного криминала. Передел собственности, зон и сфер влияния, должностей, ресурсов шел исключительно насильственным путем. Основные инструменты – угрозы, похищения за выкуп и убийства. Жертвами становились и местные мусульманские народы. Но понятно, что отношение к людям, чем-то отличающимся, например вероисповеданием, происхождением, – к русским, армянам, евреям – гораздо жестче, за них же никто не вступится, они вне системы родовой, клановой поддержки. Горские евреи стали объектом очень жесткого криминального давления, и от греха подальше 80% их просто покинули Дагестан.
– Добровольно?
– Говорят так: ты, пожалуйста, уезжай куда-нибудь, куда хочешь, а ключ от квартиры оставь там-то, в 24 часа. Это добровольно? За год-два просто с лица земли полностью были стерты три больших, процветающих общины – Кизляр, Хасавюрт, Буйнакск, северная часть Дагестана. Очень жесткий был прессинг по отношению к горским евреям в Нальчике, столице Кабардино-Балкарии. В Дербенте на начало 1990-х годов проживало примерно 17–18 тысяч евреев, к концу 90-х осталось две тысячи.
Почему именно Дагестан?
Валерий Дымшиц видит сразу несколько причин столь сильной антисемитской вспышки именно в Дагестане.
– Во-первых, это республика со сплошь мусульманским, очень набожным и традиционным населением, для которого ислам – не формальность. Причем среди разных исламских толков есть и радикальные течения, приходящие, в частности, с Ближнего Востока. Во-вторых, это регион бедный, экономически неблагополучный, с массой запущенных этнических, социальных, экономических проблем, не решаемых очень долго.
Во-третьих, в Дагестане не завершена модернизация, сельское население перемещается в города, и оно дезориентировано: сохранив традиционные ценности, оно не сохранило традиционных механизмов управления, сдержек и противовесов, старейшин, которые держат ситуацию под контролем, и это население ведет себя довольно агрессивно.
Дагестан, говорит Дымшиц, это регион, где уровень доходов существенно ниже, чем в среднем в России, а уровень рождаемости намного выше. И безработица примерно в два раза выше, чем в среднем по стране: "народу рождается много, а делать ему не всегда есть что". Исследователь отмечает, что дагестанские села в основном крепкие и богатые, но они не могут расти: в горах и предгорьях слишком мало пахотной земли и пастбищ. Поэтому неблагополучие накапливается именно в городе, где слишком много нетрудоустроенной, "социально не упакованной" молодежи. И на этом фоне приходят известия о войне на Ближнем Востоке.
– Во всем мире проходят большие антиизраильские, пропалестинские митинги, в Лондоне, в Париже, в Берлине, в Соединенных Штатах. Жители Дагестана тоже пользуются интернетом и все это видят. И самое главное – видят, как незадолго до событий в Махачкале прошел митинг на полтора миллиона человек в Стамбуле. Сама по себе идея, что мы, мусульмане Дагестана, хотим устроить некое протестное мероприятие в поддержку наших страдающих единоверцев в Палестине, на фоне происходящего в Лондоне, Париже, Стамбуле точно не выглядит для них уже чем-то экзотическим.
– Если только не знать изнутри специфику нашей жизни, где все запрещено, больше трех не собираться. А тут вдруг оказалось, что люди способны на протестное выступление. Но в форме погрома. И еще непонятно, почему там так боялись беженцев из Израиля – казалось бы, откуда им взяться.
– Совершенно верно, слово беженцы в лозунгах все время повторяется – и что мы их не пустим. Я не видел ни одного вменяемого комментария по этому поводу, все как-то пропускают это мимо ушей. Между тем в Израиле живет огромная масса горских евреев, выходцев из Дагестана, у многих двойное гражданство и родственники в Дагестане, а родственные связи на Кавказе очень важны. Горско-еврейские свадьбы – это 600–700 человек: двоюродные, троюродные, четвероюродные, все всех знают. Наконец, есть отношения дружбы и соседства. Сейчас в Израиле обстрелы продолжаются каждый день. Дальше я вступаю на почву неких умозрительных спекуляций, у меня нет прямых данных. Но думаю, эта мысль совершенно разумная, что женщин, стариков, детей из Израиля какие-то семьи захотят отправить в Дагестан. У кого-то там еще осталось жилье.
– А политологи смеются: мол, сидят евреи и думают, где бы им скрыться, и вот решили, что нет лучшего места, чем Махачкала. То есть смеяться нечего?
– Абсолютно. У меня нет возможности исследовать, сколько именно народу приехало или захотело приехать из Израиля в Дагестан, внуков к бабушке отправить, чтобы не болтались под обстрелами. Но мысль о том, что такое может произойти, кажется абсолютно здравой. И она приходит местным радикальным мусульманам в голову точно так же, как мне. Мне кажется, тот факт, что люди приходят на антиизраильский митинг с лозунгом "не пустим беженцев", не означает, что перед нами стадо безумцев или идиотов, – эти люди довольно хорошо понимают, что происходит на свете. Не знаю, есть ли такие беженцы на самом деле, но сама мысль про беженцев точно не бредовая.
В мирное время израильтяне, горские евреи, ездят в свой Дагестан по несколько раз в год – на свадьбы, поминки, обрезание, посещение родительских могил, – и это очень важно. Я был в Дербенте много раз, ты видишь в толпе израильтянина, то ли он в кипе, то ли у него майка с израильской надписью – это просто элемент уличного ландшафта. Почему бы в этой ситуации не отправить детей и стариков к родственникам, друзьям, знакомым пересидеть тяжелый момент, что в этом нереального?
– И тут получается, что в острый момент микрофлора, о которой вы говорили, проявила свои патогенные свойства. Но непонятно бездействие властей, и местных, и российских.
– Это законный вопрос – да, в России муха не пролетит, а там народ такое себе позволяет. Но в Дагестане очень специфическая политическая культура, связанная с протестными акциями, с мощной силовой составляющей. Там непропорционально много молодежи с кавказским представлением о маскулинности: мужчина должен уметь за себя постоять, мужчине стыдно бояться. Вспомните, ведь Дагестан – единственный регион, давший жесткий уличный отпор мобилизации, такого больше нигде не было. Не потому, что все остальные были мобилизации рады, а потому что в здешней культуре это есть, а в других нет. И это сработало, мобилизацию остановили, этот аргумент доходит до начальства. Оно же меньше всего хочет шума, скандала, плохой картинки в интернете и телевизоре. Поэтому надо спустить на тормозах: все, ребята, заиграли, ничего нет, погорячились, расходимся по домам.
– Сейчас они тоже все спускают на тормозах. Можно представить, как бы они пересажали всех в Центральной России, если бы кто-то покусился на аэропорт.
– Аэропорт, режимный объект, не работал двое суток. Это многомиллионные потери, ведь рейсы экстренно перенаправляли в Москву и в Минеральные Воды. И с десяток полицейских в больницах лежат с тяжелыми травмами, в них не пластиковым стаканчиком кинули. Сначала произносятся страшные слова: всех убьем, посадим, всем голову оторвем, посмейте только. Потом Путин проводит расширенное совещание Совета безопасности с участием правительства – это немыслимо высокий уровень реакции. Много месяцев шли протесты в Шиесе, они молодцы, шума было много – и что, Путин высказывался по поводу Шиеса? Нет, конечно, а тут немедленно что-то произнес, и в результате гора родила мышь: мелкое хулиганство, 15 человек получают по 8 суток. Я совершенно не хочу, чтобы всех там пересажали, но реакция на этот сигнал совершенно нетипична.
Позицию, которую Российская Федерация заняла по поводу трагических событий в Израиле 7 октября, Валерий Дымшиц называет двусмысленной, градус поддержки людей, подвергшихся террористической атаке, очень низким, а вывод из этого делает простой: "значит, кто-то в состоянии некоторого возбуждения может это прочитать как сигнал, что можно".
– Им сказали: нет, ребята, вы ошиблись, вы неправильно читаете по губам – нельзя. Наказывать никого не будем, но, пожалуйста, так больше не делайте.
Дымшиц категорически не согласен с тем, что погром в Махачкале был спровоцирован центральной властью осознанно, и склонен видеть в этом скорее преступную халатность.
– Первые антисемитские акции начались за сутки до Махачкалы – в Нальчике и Хасавюрте. Местные власти, видя, как люди собираются в аэропорту Махачкалы, сразу же должны были прислать туда полицию и спецсредства. А если они этого не сделали, значит, они плохо выполняют должностные обязанности. Смотрите, проходит в каком-нибудь европейском городе пропалестинская демонстрация, идет возбужденная молодежь, кричит гадости, а рядом в три шеренги идут полицейские. Митингующие, может быть, тоже с удовольствием витрины побили бы и автомобили попереворачивали, но нет, им говорят: ребята, не надо. Видите, много полиции, вы огребете.
– Вы согласны с теми, кто считает, что это только первый звоночек, что в России антисемитские выступления еще будут?
– Нет, не согласен. Если исходить из того, что путем прямой мобилизации городского люмпена, подонков общества власть захочет устроить какие-то чудовищные антисемитские штуки, наверное, сильно пыхтя и напрягаясь, она что-то такое сделать сможет. Но в целом мне не кажется, что ей зачем-то нужно натравливать одну части населения на другую. Я не имею специально ничего хорошего говорить про президента Путина, но он точно не антисемит, никогда им не был, вряд ли им станет.
– Но вы же сами говорили про фермент, который только ждет неспокойной обстановки – а она неспокойная.
– Все так. Но я думаю, что в России, на великорусском пространстве традиционная крестьянская культура с ее фобиями выветрилась в ноль, в отличие от Кавказа, который довольно традиционен. Грубо говоря, на Кавказе человек знает, кто еврей, а кто не еврей. Еврей говорит на одном языке, я на другом, а общаемся мы с ним по-русски. А как еврея в России вычислить? Что касается ксенофобии, характерной для маргинальных, плохо образованных, агрессивных групп, то основная мишень – это выходцы из Средней Азии и с Кавказа. История про то, что, как выразились бы гопники, где-то какой-то Израиль против каких-то мусульман, точно не возбуждает священную ярость в сердце русского человека, в отличие от Кавказа, где слова "обижают мусульман" имеют реальное значение.
При всей непоследовательности российского публичного политического дискурса заниматься одновременно денацификацией и борьбой с нацизмом и антисемитизмом в одном флаконе довольно трудно.
– А как быть с западными интеллектуалами, которых еще труднее заподозрить в крестьянских фобиях, но это им не мешает ярко выражать свой антисемитизм, прикрытый фиговым листком защиты палестинцев. И почему так часто в одной связке идут левая идея, современное искусство, любовь к палестинцам, антисемитизм?
– Почему-то редко вспоминают, что кроме традиционной религиозной версии антисемитизма был антисемитизм, присутствовавший при самом зарождении современного левого движения. Карл Маркс был антисемитом, у него есть знаменитая статья "Еврейский вопрос" 1846 года. Еврейское происхождение не мешает никому в этих делах. Один из лидеров германской социал-демократии, оппонент Энгельса Дюринг был классиком антисемитизма, повлиявшим на формирование нацизма. Термин "антисемитизм" придумал немецкий социал-демократ Вильгельм Марр, это позитивная характеристика, так он называл антиеврейское движение, с его точки зрения, нужное и полезное. И, наконец, самое страшное, что есть в нашей копилке: гитлеровский нацизм назывался национал-социализмом. И там действительно были черты социализма, борьба за права рабочих. Понятно, что это был популизм, смесь всего со всем, но левые элементы в нацистской идеологии присутствовали.
Антисемитизм был всегда близок к левой мысли, левому движению в разных формах, вплоть до самых чудовищных. Во-первых, роль играл популизм – мы за права бедного, угнетенного большинства, а евреи – это некое меньшинство, к тому же, особенно в XIX веке, часто ассоциировавшееся с капиталом, банками, ростовщиками. Мощное антисемитское крыло было и в русском народовольческом движении.
Евреи относятся в основном к продвинутому городскому населению, среднему классу, а угнетенные массы часто бывают отсталыми и необразованными и с удовольствием ведутся на дешевый популизм, которым их соблазняют разнообразные левые.
– Левые довольно сильны сейчас – значит, у антисемитизма большое будущее?
– Помните, как Маяковский говорил, что американцы бывают разные, которые пролетарские, а которые буржуазные. Так вот левые тоже бывают разные. Я человек скорее симпатизирующий левой идее, но не симпатизирующий, естественно, антисемитизму. Потому что, как сказал в "Записных книжках" Гейне, "в моем отношении к евреям есть нечто личное".
