23-летний Андрей К. попал в плен к украинским военным на третий день войны, 26 февраля. Он был ранен в ногу в Черниговской области, его выходили украинские врачи. В конце апреля его обменяли как военнопленного. Вернувшись в Россию, он встретился с корреспондентом Север.Реалии и рассказал, как попал на войну, что с ним было в плену и почему после всего этого он пока не может уволиться из армии (по этой причине Север.Реалии не указывает его настоящие имя и фамилию).
Андрей широкоплечий и на вид вполне здоровый. Лишь слегка прихрамывает: на днях он поедет в самарскую больницу, чтобы наконец-то убрать из ноги спицу, которую ему поставили украинские медики. Говорит, что мог бы и не остаться ходячим, да и вообще выжил благодаря человечности "врага". Теперь к нему благосклонно и российское государство: за участие в боевых действиях и ранение ему полагаются льготы и компенсация в три миллиона рублей.
Летом 2021 года он окончил университет по специальности "ветеринар". В вузе у него была активная студенческая жизнь: конкурсы талантов, разные выступления, творческие секции. Получил диплом и потом работал на ферме с коровами. В армию Андрей попал случайно: осенью 2021 года он отправился в военкомат, чтобы после учёбы снова встать на учёт по месту прописки.
– В военкомате я проходил по коридору, а навстречу шёл мужик в гражданке. Он взял у меня паспорт и спросил, куда я иду. Я честно ответил, что собрался встать на воинский учёт, назвал кабинет. Женщина там мне только бумажки должна была оформить, а в итоге он туда вместе со мной зашёл и сказал: "Этому парню две повестки". Потом оказалось, что он занимается набором на срочную службу, а в армии жёсткий недобор, – рассказывает Андрей. – Деваться мне было некуда, короче. Я понимал, что не хочу на срочку, терять год и служить с детьми, у которых в 18 лет ещё ничего в голове нет, – я прекрасно помню себя в этом возрасте. В итоге прошерстил интернет и понял, что можно выбрать два года по контракту вместо срочной службы.
Сперва его распределили в пехоту, но когда он пришёл подписывать контракт, узнали про высшее образование Андрея и отправили его к командиру минометной батареи.
– Мы поднялись к командиру, а тот спрашивает: "Компьютером владеешь?" Я отвечаю: "Ну да". Так я стал "хакером" – это такой внештатный писарь батареи. Сидеть в "ворде" или "экселе" – чем не служба-то? Особенно зимой, когда все куда-то ездят, а я могу пить чай, кофе и балдеть в тёплом помещении, не парясь.
Контрактная служба началась в конце 2021 года. И уже в декабре, по его словам, среди военных ходили слухи, что их готовят к командировке.
– Мы свои вещи собирали. Я всё так же сидел за бумагами, пока у остальных проходили РТУ (ротно-тактические учения. – СР): ребята выезжали на полигон, тренировались. Но это было скорее для "галочки", – считает он.
В обещанную командировку, которые называли "учениями", бригада из Самарской области отправилась в начале февраля 2022 года. Эшелоны несколько недель стояли под Брянском, в 200 километрах от украинской границы. Всё это время они "выходили куда-то с миномётом и сдавали нормативы", говорит Андрей. Сам он считал все тренировки обычной показухой, потому что проводили их только перед визитами какого-нибудь командующего армией или военным округом.
Телефоны у всех должны были забрать ещё по пути в Брянскую область. На деле вплоть до 21 февраля – именно в этот день вечером Владимир Путин признал независимость "ЛНР" и "ДНР" – командиры "давали поблажку" и солдаты могли созваниваться с друзьями и родными.
Андрей звонил родителям за шесть дней до войны, 18 февраля. Ответила мама, вся в слезах. Оказалось, умерла бабушка. Он попытался отпроситься у командира на похороны, хотя бы на один день, слетать самолётом туда и обратно. Но ему отказали.
– В тот вечер, 18 февраля я вышел из палатки, сел рядом с ней, закурил, а слёзы ручьём потекли, – вспоминает он.
Только через неделю Андрей понял, почему получил отказ.
Из лагеря в Брянской области они уехали 21 февраля.
– Только тогда у нас началась какая-то серьёзная подготовка: мы спали по 3–4 часа, мины готовили, чистили технику, патроны получали. 23-го командир поздравил нас с праздником, и сразу же раздалась команда "по машинам". Нам повязали ткань на глаза, чтобы мы ничего не видели. Конечно, я спрашивал у старшего сержанта, куда нас везут. Тот, видимо, знал, но не хотел пугать. Он говорил, что едем в "ЛНР" и "ДНР", мол, это теперь часть России. Я не исключал "испорченного телефона". Нам сказали, что теперь мы миротворцы, и пообещали платить 17 баксов в день, – вспоминает он. – Мы заехали в Сумскую область как на параде – ни единого выстрела. Периодически останавливались перед населёнными пунктами. Разведка залетала, смотрела, есть ли позиции.
В плен он попал в Черниговской области под Нежином.
– Мы ехали колонной, подъезжали к городу, там был мост, первая машина заметила движение и открыла огонь. Мы развернулись и ушли в соседний посёлок, потому что в миротворческой бригаде не должно быть больше сотого калибра, то есть наши миномёты были максимум 82-го. Тяжелого вооружения нет, а БТР с РПГ расколупать – как нечего делать. Мы затихарились, а на следующий день снова поехали к Нежину. Я тогда ещё у сержанта поинтересовался, куда мы едем. Он мне сказал: "Вроде на переговоры". Потом выяснилось, что подполковник, который с нами был, потерял рацию, а мы поехали за ней. Что странно – рацию ему отдавали украинцы, – продолжает Андрей. – Когда мы прибыли на то же место, я сразу автомат зарядил и на предохранитель поставил – чувствовал: что-то произойдёт. И действительно – нас снова начали обстреливать. Я сел ближе к кабине, где тент закрытый, и увидел, как он начал в дуршлаг превращаться. А противника я не видел. Потом загорелся ящик с минами, старший сержант предупредил об этом, я за ним в кабину полез. И упал. Потом всё как в тумане, ничего не помню.
Следующее воспоминание: стоит на дороге, проверяя, цел или нет.
– На мне был только ремень от автомата, а сам автомат лежал в стороне. Я пошёл за ним и понял, что не могу ступить на ногу. Одежда целая, только штанина намокать от крови начинала. К моему "калашу" подбежал ВСУшник, направил на меня автомат и сказал: "Хочешь жить – ползи". Я не помню, как я полз, но помню, как меня взяли за броню, закинули в пикап, забрали документы. Потом я сознание потерял.
Очнулся от боли в каком-то подвале. Испугался, начал кричать, чтоб мне не резали ногу, сохранили её. В темноте я разглядел, что это были две медсестры и одна женщина в гражданском. Они мне сказали, что всё нормально, мне просто повязку накладывали. Потом они попросили мой номер, чтобы родителям позвонить и сказать, что я живой. Трубку взяла мама, ей передали, что я живой, дали мне поговорить. Я старался спокойно себя вести, хотя состояние очень хреновое было, еле говорил. Сказал, что мне первую помощь оказывают.
Затем я несколько дней отключался и просыпался, только когда меня будили, чтобы обезболивающее дать или спросить, хочу ли я есть. Но мне хотелось только пить, от таблеток сушило. Спустя какое-то время я пришёл в себя после всей этой нервотрёпки. Пришла врач и сказала, что командир дал добро и что меня отвезут в больницу. Мне дали телефон с надписью "боец со старой дороги" – это, видимо, то место, где нас дважды обстреляли. Звонил наш майор, удостоверился, что я жив. Потом выяснилось, что меня хотели обменять. Меня одного на двух офицеров и контрактника. Но какая-то из сторон отказалась или передумала.
Затем привезли меня в больницу. 3 марта меня там осмотрели полностью, оказалось, что у меня ещё и вывих плеча был.
– Украинцы хорошо относятся к военнопленным?
– В больнице – да.
– А где нет?
– В КПЗ (камера предварительного заключения. – СР). Это, наверное, было самое худшее время. В камерах было очень холодно. Одеяло с матрасом у меня забрали, оставили только подушку, а сами нары – железные. Но я всё равно спал постоянно, потому что хотелось есть. Кормили один раз в день, только кашу давали. Я в итоге пневмонией заболел. Больница по сравнению с КПЗ – это просто санаторий... 11 марта меня привезли в Чернигов в гражданской машине, в наручниках и с мешком на голове. На следующий день отправили в Киев на допрос. Спрашивали, как попал в Украину, какая у меня должность – похоже, это нужно было для карточки военнопленного. В Киеве я пробыл до 18-го числа. Потом меня забрали в СИЗО.
Вообще в Киеве три СИЗО для пленных: "Киевское", "Спортзал" и "СБУ". В "Спортзале" самое жесткое обращение – там избивали, а "Киевское" было "показательным": для репортёров, Красного Креста и так далее. Мне рассказывали, что в "Спортзале" пленные всегда лежали с шапкой на глазах и получали дубинкой перед каждым допросом (независимого подтверждения Север.Реалии найти не удалось. – CР). Кормили двумя ложками каши в день. Я видел парня из "Спортзала", по его словам, он килограмм 30–40 сбросил за два месяца. (Украина и Россия взаимно обвиняют друг друга в пытках военнопленных. Организация Human Rights Watch в одном из своих докладов зафиксировала два случая смерти украинских военных, подвергавшихся пыткам. В конце июля появилось видео, на котором двое мужчин в камуфляже держат на земле третьего, в украинской форме. Один из них пытает украинского пленного, в том числе кастрирует его канцелярским ножом, а потом его убивают выстрелом в голову. – CР). А у нас даже телевизор стоял.
Некоторых избивали перед допросами. Кому как повезёт. Мне вот повезло, меня не трогали, что странно. Впрочем, я ни одного патрона не потратил, да и взяли меня в самом начале. Может, из-за этого.
– Как тебе удалось вернуться из плена?
– По обмену пленными. В СИЗО из нашей камеры, где сидело 13 человек, только меня одного забрали и повезли в Запорожье. Там СБУшники посадили 50 человек, включая меня, в автобус, дали мешки мусорные, полупрозрачные, сказали: "Надевайте на голову так, чтобы удобно было дышать". 19 апреля нас обменяли.
Российская сторона повезла нас в Севастополь. Доехали мы под радостные крики в кузове. Нас сразу же отправили на аэродром, затем на пассажирском военном борте в Москву, дальше в Подольск, потом в госпиталь в Екатеринбурге. 17 мая я уже в Самаре был, сразу же взял отпуск и уехал к родне в Тольятти.
– На какие допросы тебя водили после возвращения в Россию?
– Нас допрашивали военная прокуратура, военная полиция, военно-следственный отдел. Вернувшиеся пленные со всеми структурами общаются в Москве. Военная полиция сотрудничает с Красным Крестом, поэтому она больше по существу спрашивала: как кормили, в каких условиях держали. У военно-следственного отдела вопросы про применение оружия, наёмников. А ФСБ спрашивало и то, и другое – в общем, про всё подряд. Проверяло, подписывали ли мы какие-то бумаги, потому что тех, кто сидел в "Спортзале", заставляли подписывать договор о сотрудничестве с СБУ. А я только протоколы подписывал по обвинению по ч. 2 ст. 110 УК Украины ("Посягательство на территориальную целостность и неприкосновенность Украины". – СР). Это обычная статья, после которой тебя признают военнопленным. Пока у тебя нет статуса военнопленного, с тобой могут делать всё что угодно. А после того как признали, уже работает конвенция о военнопленных.
– Рассчитывал ли ты вернуться из плена?
– Естественно. Пессимистических настроений и мыслей, что я не жилец, не было. Разве что до статуса военнопленного, когда украинцы говорили, что мне могут дать по статье от 7 до 10 лет. Я тогда прикинул и решил, что в 33 года выйти – это ещё нормально. Да и делали бы они мне операцию, если бы хотели убить?!
В начале марта на канале Нежинского городского округа Украины вышел сюжет, одним из героев которого был пленный Андрей. В этом сюжете и он, и другие русские военные признают, что Путин использовал их как пушечное мясо. "Нас использовали, не говорили правду, не говорили конечные цели, которые нас ждут, что мы должны были делать. Я не хочу этой войны. Я никого не убивал. Да и не нужно воевать вообще, не нужно идти на Украину воевать", – сказал Андрей в этом коротком интервью.
– Это всё правда, потому что я только 26-го числа увидел, что мы в Черниговской области. Мы ехали в кузове и не знали, где находимся. Лично у меня не было информации. Может, кто-то из военных званием повыше знал, но точно не обычные солдаты, – объясняет он Север.Реалии. – Что касается целей этой "спецоперации" – мы же не видели этого обращения. Я никогда не лез в политику, знал про 2014 год и Донбасс, но в подробности не вдавался, потому что это просто вне моих интересов. Я всегда считал себя аполитичным.
– Как ты считаешь, эта война нужна России?
– В любом конфликте гибнут люди, что с одной, что с другой стороны. Я никогда не задумывался и не знаю, нужно ли это глобально. Думаю, это нужно кому-то конкретно. Наверное, людям с Луганска и Донецка. По Минским соглашениям не вся техника была отведена, а мирные жители находились в постоянном страхе: сегодня тихо, а завтра снова что-то начнётся.
Андрей говорит, что не знает мнения остальных украинцев, поскольку он разговаривал только с медицинским персоналом.
– Мне там байки рассказывали – мол, у нас за пять кило сахара бабку в подъезде убили. Когда я был в СИЗО, телевизор показывал только три канала. И все они показывали одно и то же. Только новости. В какой-то момент крыша начала ехать. Гимн обычно по три раза играл, бывало, что и час идёт. Когда надоедало, то мы свой начинали петь. В свободное время мы подбадривали друг друга, читали книги, которые нам давали: Лобковского, "Ни Сы", "Помнить о больном" Лихтенштейна, детективы Чейза.
– Планируешь ли ты служить дальше или будешь разрывать контракт?
– Я не смогу его разорвать. Я же контракт выбрал вместо срочной службы. Если разорву, то придётся срочную дослужить. В моём случае один день срочки равен двум контрактным. Если я разорву контракт, мне надо будет ещё почти восемь месяцев отслужить. А сейчас я во время службы просто здоровье поправляю.
Плюс сейчас из нашей части в приказном порядке вроде в Украину не отправляют. Недавно у меня офицер спрашивал, разбираюсь ли я в компьютерах. Ему нужен человек, который будет заниматься бумагами для раненых. Если меня возьмут, то это было бы круто. После того, как мне спицу вытащат, я на три недели скатаюсь в санаторий, а там видно будет.
– Чем ты планируешь заниматься после того, как закончится контракт?
– У меня много кто спрашивает, но я пока не знаю. Раньше я работал с коровами. На ферму к ним я уже не вернусь, потому что там всё время надо быть на ногах, да и может от какой-нибудь шальной копытцем прилететь, опять в больницу придётся возвращаться. А от работы в клинике я не получаю удовольствия, значит, сейчас идти ветеринаром нет смысла. Может, в аспирантуру пойду. Тем более у меня будут льготы как у участника боевых действий, ещё жду документы на статус "ветерана".
– Знаешь ли ты, как российские военные обычно относятся к украинским военнопленным?
– Когда нас меняли, из 50 человек только десяток был в российской форме военной. Остальные – кто в чём. Немытые, нестриженные. Навстречу нам шли украинские – все были чистые, побритые. Понятное дело, что это могли сделать показушно, но почему тогда с нами этой показухи не было?
– Как ты привыкал к мирной жизни?
– Когда я лежал в Подольске, мне часто казалось, что слышу сирену, как при воздушной тревоге. В пальцах кололо. Мне врачи говорили, что это нервное. Мы с одним парнишкой там от бессонницы мучились. Бахнули успокаивающего в три раза больше нормы, кое-как нас вырубило.
Ещё помню, что на 9 мая было жарко дома, я открыл форточку и услышал салют – тогда мне тоже не по себе стало, "моторчик" забился. Даже когда закрыл окно, всё равно в голове проносились картинки из больницы, потому что в те дни я слышал, как наш самолёт бомбил город.
– Как человек, побывавший на фронте, ты можешь сказать что-то про военных Украины и России? Ты ведь наверняка в курсе, что сейчас с обеих сторон демонизируется образ бойца противника.
– Ко мне хорошо относились, с прямой агрессией от украинцев я не сталкивался.
В плену пророссийских сепаратистов в Донецке и России находятся больше тысячи украинских солдат, защищавших "Азовсталь", немалая часть из них служили в полку "Азов". В России подразделение признано террористической организацией и запрещено, потенциально это может означать, что российские власти могут преследовать военнослужащих полка как террористов. Власти так называемой "Донецкой народной республики" планируют организовать над пленными азовцами публичный трибунал.
При этом 29 июля около 50 военнопленных из числа защитников "Азовстали" погибли при взрыве в колонии города Еленовка Донецкой области, в которой они содержались. В Минобороны РФ заявили, что пленные подверглись обстрелу со стороны Вооружённых сил Украины. Украинские власти утверждают, что колония была взорвана российскими военными с целью скрыть следы пыток и убийств защитников "Азовстали".
