В сентябре на Левашовском мемориальном кладбище под Петербургом отмечают много трагических дат. 3 сентября вспоминают репрессированных литовцев, 5 – жертв Красного ленинского террора, 11 – репрессированных жителей Пскова, 15 сентября – день памяти репрессированных евангельских христиан-баптистов. Корреспондент Север.Реалии поговорил с детьми и внуками погибших жителей Великого Новгорода и Чудово о том, почему для них важно именно здесь вспомнить своих близких.
В период сталинского террора Левашовская пустошь была специальным объектом НКВД-НКГБ-МГБ, на который свозили тела расстрелянных. В 1937 году , на пике террора, здес огородили одиннадцать гектаров леса и создали этот тайный могильник. Для захоронения тел пустошь использовалась вплоть до смерти Сталина.
Первое, что видит входящий на кладбище, – это памятник "Молох тоталитаризма", а за ним – девятиметровая звонница.
"Папа, я пришла"
– Когда я приезжаю сюда, всегда ударяю в колокол, – говорит жительница Великого Новгорода Тамара Павловна, дочка расстрелянного Павла Харитонова. – Звоню и говорю про себя: "Папа, я пришла".
Павел Харитонов – уроженец казачьего Дона. В его большой семье каждый год кто-то из старших детей уезжал на рудники или в горы на заработки.
– Дома они выращивали всё сами: и овощи, и картошку, и хлеб. Делянка у них была приличная на такую семью, – рассказывает Тамара. – Как ребёнок рождался, надел увеличивался. У казаков закон такой. Пятый ребёнок – значит ещё кусок земли (правда, землю выделяли только при рождении сына, на дочерей это правило не распространялось. – РС). А одеваться ведь тоже во что-то надо. В лопухи ж не завернёшься. Вот кто-то один из семьи ездил на заработки. В какой-то момент пришла очередь моему отцу.
Павел Харитонов приехал в Ростовскую область работать на шахте. Там он нашел себе девушку и женился, а в 1937 году у пары родилась дочка. Казалось, жизнь вдали от родных мест понемногу налаживалась, но уже в 1938 году к молодой семье ночью приехал "воронок": Павла и его жену Татьяну арестовали, а годовалая девочка попала к соседям. Она пробыла у этих добрых людей, пока её не забрали бабушка с дедушкой.
– Папе вынесли приговор в течение трёх дней, – говорит Тамара Павловна. – Значит, за это время они успели определить, что "польско-немецкий шпион прибыл взрывать шахты" – это 58 статья. А у мамы была 58.12. Недоносительство. То есть живёшь с врагом народа и заявление до сих пор не написала. Их обоих забрали.
Почти сразу после ареста Павла и Татьяны стряслось новое несчастье: во время аварии на шахте погиб дед Тамары.
– Остались у бабушки Сёма, Аня, Коля, Саша и я. Кормильца ни одного, только детки, – рассказывает Тамара Павловна. – Тогда уже шахта начала все пороги обивать: отпустите Павла и Татьяну, хоть кого-нибудь, чтоб поднять этих детей. Отпустили мою маму. Но её все равно каждую неделю вызывали на допросы.
Во время войны Татьяна работала лебёдчицей и восстанавливала шахты. Но прожила она недолго.
– Война еще не кончилась, а мы маму уже похоронили. Она получила травму, и началось заражение крови. 1945 год. Кому там мы тогда нужны были? – вздыхает Тамара. – Помню, как маму несли из больницы, и её расплетённая коса по земле волочилась. Только такие обрывочные воспоминания и остались у меня о маме.
Данные о судьбе отца она искала долго.
– Сначала подала заявку в ростовскую областную прокуратуру, потом в ФСБ на Большой Садовой, 13. Потом мне дали допуск к архиву. Когда я туда пришла, меня затолкали в маленькую комнатушку. Папки принесли. Вертухай какой-то там при погонах сказал: "Будет плохо при изучении документов – нажмёте кнопку, а если нужны дополнительные бумаги, значит, позвоните, мы вам ещё донесём. За дверь с этой папкой не выходить". Там я увидела папину фамилию, изучила, как проходил арест, кто был его следователь, кто понятые, – вспоминает Тамара Павловна.
По словам историка Анатолия Разумова, специалиста по массовым репрессиям в СССР, руководителя центра "Возвращенные имена" при Российской национальной библиотеке, протоколы допросов таких сфабрикованных "шпионских" дел, каким было и дело Павла Харитонова, похожи один на другой.
– Суды, которые их приговаривали к расстрелу, были формальными. Приезжала военная коллегия из Москвы. Заседали с семи утра до полуночи. На каждого человека выделяли по пятнадцать минут. За это время проговаривалось всё: кто он такой, что он сделал и так далее. Потом приговор. Когда читаешь эти протоколы, становится понятно, что невозможно в эти пятнадцать минут уложить нормальное рассмотрение дела, что на самом деле людей заранее приговаривали к расстрелу. Террор не имеет никакого отношения к правосудию, это карательная кампания.
– То, что мы сейчас читаем в виде дел, – это филькина грамота. Из Москвы рассылался образец следственного дела, и в течение каждой пятидневки надо было по образцу слать телеграммы в Москву: сколько арестованных, сколько осужденных. Нескончаемый конвейер, – продолжает Разумов. – За неделю-две надо оформить дело бумагами, поэтому никто из подследственных и свидетелей не читал, какие слова им там приписали. Сразу говорили: "Признайте протокол, подпишите. Будет суд, там разберутся. А сейчас факты неопровержимы". Если под таким моральным давлением кто-то что-то вдруг подписывал, то больше ничего и не надо было. Если же люди отказывались подписывать, на голову надевали мешок, сбивали с ног и били до бесчувствия. Потом снимали мешок, вставляли ручку в руку, подтаскивали к столу и выводили подпись.
Тамара Павловна внимательно изучила дело своего отца и нашла там приговор – 10 лет исправительно-трудовых лагерей, но никаких сведений о том, что же происходило с ее отцом после суда и вынесения приговора, там не оказалось.
– Никакого намека даже не было. Документы о том, что папу арестовали, в деле есть, а куда после приговора его этап пошёл, неизвестно. Я тогда написала в Московский центральный архив. Они сказали: "У нас информации нет, попробуйте написать на Лубянку. Туда обычно людей пригоняли на допросы". Я сделала запрос на Лубянку. Там тоже не оказалось никаких сведений. Но они мне сказали: "Раз вы уже писали и в Ростов, и в Москву, давайте попробуем, по республикам пойдём". Они мне посоветовали написать в Коми, в Сыктывкар. Из Коми мне пришел ответ: "Да, тут был лагерь. В списках числится Харитонов Павел Николаевич".
Оказалось, что отца Тамары Павловны этапировали в Коми АССР, где ему пришлось работать на известняковых месторождениях без каких-либо средств защиты.
– Он месяц-два всего проработал – и все, у него уже организм стал как решето: весь в ранах. В 1938 году их забирали, а через год у нас уже граница гремела: сначала финская война, потом Отечественная. Кто ещё мог хоть как-то стоять на ногах и винтовку в руках держать, тех забирали в армию. Ну, и настало время, когда папа уже не вставал, – рассказывает Тамара Павловна. – Их же надо лечить, кормить. Кому это надо? Иосифу Виссарионовичу, что ли? Одних достреливают, других везут на фронт. Папу расстреляли, потому что он тогда уже не ходил.
– На Левашовском кладбище есть памятник репрессированным жителям Пскова. Он был установлен 12 лет назад и так и называется: "Расстрелянным псковичам". А в августе этого года в Псковской области открыли памятник Сталину. Что вы об этом думаете?
– Сталина сейчас оправдывают его заслугами в войне. Но воевал-то народ. Телами уложена вся Россия. И воевали военачальники, которые были с этими ребятами. Чего вы Сталина так нянчите? Господи боже мой, когда немцы уже на границе с танками стоят, он расстреливает таких молодых ребят. Может быть, толку было бы больше, чтобы они остались живы и хоть что-то сделали? Чего ты их, молодых, здоровых, крепких, под ружье ставишь? В документах, которые я изучала, было написано, что за сутки один человек мог расстрелять пятьсот. И о нём говорили: скорострельный. Ему ещё и медаль давали. Вот у него какая работа важная и ответственная. Он расстреливает. Всю ночь работает. Пятьсот человек за ночь.
Судя по документам, Павла Харитонова убили в 1942 году. Могилы у него нет, поэтому Тамара Павловна каждый год приезжает на Левашовское кладбище помянуть отца.
Ленинский террор
День памяти Красного ленинского террора был объявлен 5 сентября 1918 года.
– В Петербурге много мест погребения расстрелянных. У Петропавловской крепости были найдены останки – около двухсот жертв Красного ленинского террора. Относительно недавно их захоронили на Кладбище Памяти жертв 9 января (бывшем Преображенском), но официально даже то место не признано как место расстрелов, хотя останки признаны останками жертв Красного террора. Поэтому здесь, на Левашовском кладбище, поминают и этот страшный период нашей истории, – говорит Анатолий Разумов.
Николай Трабер, ответственный секретарь Общества реабилитированных, приехал на Левашовскую пустошь вместе с делегацией из Великого Новгорода и города Чудово и привёз завершающий, 16-й том "Книги памяти", в которой собраны имена репрессированных новгородцев.
– За 32 года кропотливой работы нам удалось установить 62 тысячи имён. Мы черпали сведения из архивов Ленинградской и Новгородской областей, из "Книг памяти" регионов, составляли анкеты и таким образом издали шестнадцать томов, – рассказывает Трабер. – В Книге записаны не только те, кого расстреляли, но и те, кого репрессировали иным способом. Например, ссылкой или тюрьмой.
За время Большого террора в Новгороде расстреляли около 1200 человек и около 500 – в Боровичах, но места расстрелов и погребений до сих не найдены. Большинство жителей Новгородчины везли в Ленинград, поэтому часть имён из новгородского мартиролога совпадает с именами из ленинградской "Книги памяти", над которой работал Анатолий Разумов.
В 1930-е годы в Ленинградскую область входили Новгородская, Псковская, Мурманская (в то время Мурманский округ) и западная часть Вологодской области.
– Со всей этой территории везли, чтобы никто ни о чём не узнал, тайна – это было одно из основных условий проведения этой карательной операции – возили для расстрела, и конвоиры даже не знали. Набирали вагоны, отправляли в Ленинград, поэтому почти все здесь погребены и поэтому из области люди приезжают поминать своих близких сюда, – рассказывает Анатолий Разумов. – Поезд привозил осуждённых на Финляндский вокзал, а оттуда их отправляли в тюрьму на улицу Нижегородская, 39. Сейчас это улица Академика Лебедева, там находится изолятор ФСИН.
Людей расстреливали там же, на Нижегородской, а потом развозили тела на могильники. И большинство везли именно в Левашово.
– Здесь может быть погребён любой из 47 тысяч расстрелянных в Ленинграде в эти годы, но ни об одном из них мы не можем сказать точно, потому что было запрещено указывать в документах, где человек расстрелян и где его закопали, – говорит Разумов.
На данный момент точно известно только шесть имён людей, погребённых в Левашово. Это имена руководителей блокадного Ленинграда.
– Ещё Даниил Гранин раздобыл документ о расстреле, где значится, что в четыре часа утра шесть трупов были зарыты в яме на спецобъекте МГБ. Среди них – руководитель Ленгорисполкома Пётр Сергеевич Попков, чьи имя и подпись есть на каждом наградном листе медали за оборону Ленинграда, которая вручалась гражданским лицам. А потом его в 1950 году расстреляли по так называемому ленинградскому делу, – говорит Разумов.
Теперь Левашовская пустошь из места злодеяний стала местом памяти. Это произошло после того, как в 1989 году сюда пустили первых посетителей – детей репрессированных. Каждый из них принёс тогда с собой иконки, портреты своих родителей и записки. Их клеили на деревья и оставляли на земле.
– Они входили в тяжёлый страшный лес – тогда это было место ужасов, – вспоминает Разумов. – Бумажные записки и фотографии не могли надолго сохраниться, но несколько лет на кустах висела красная лента, на которой было белым написано: "Отец, я узнал, что ты расстрелян, через 53 года. Прости".
Количество памятных знаков с каждым годом растет. Есть именные мемориалы. Например, памятник Борису Корнилову, мужу Ольги Берггольц. Поэта арестовали по ложному обвинению в 1937 году. В феврале 1938 года его расстреляли. Песни, стихи к которым написал Корнилов, печатались и исполнялись и после его убийства, в том числе знаменитая "Песня о встречном". Но в описании к ней было сказано: "Музыка Шостаковича. Слова народные".
За два дня до Бориса Корнилова расстреляли физика-теоретика Матвея Бронштейна, мужа Лидии Корнеевны Чуковской.
– Жорес Алфёров говорил так: "Если бы Бронштейна не расстреляли, то его бы не называли вторым Ландау, а Ландау называли бы вторым Бронштейном". Но придумали, что он немецкий шпион, всё по плану, – рассказывает Анатолий Разумов.
За более чем три десятка лет тут появились памятники жертвам политических репрессий из разных российских городов – Новгорода, Пскова, Вологды, Кронштадта, из бывших советских республик – Эстонии, Латвии, Польши, Украины, памятники представителям разных конфессий – православным, католикам, буддистам.
Однако в июле этого года памятный знак, посвящённый репрессированным полякам, исчез, табличка с надписью "Место памяти жертв польской операции НКВД" тоже исчезла.
