В Европейском союзе находятся около 4 миллионов украинских беженцев. С оккупированных территорий в ЕС можно попасть только через Россию. Самый большой поток беженцев сейчас – из затопленных районов, говорят волонтеры из Петербурга. Вода практически ушла, но жить там невозможно: нет чистой воды, света, связи, дома разрушены, а почва покрыта илом. Люди едут из Алешек, Голой Пристани – районов, пострадавших от воды. Но едут и из Мариуполя, Каховки, Луганска и Донецка. Едут те, кто решил не брать российский паспорт и остаться гражданином Украины. Война искалечила жизни этим людям, разрушила семьи, отняла близких. Корреспондент Север.Реалии встретился с теми, кто вынужден был покинуть родные места и через Петербург выехал в ЕС с помощью волонтеров.
"Мой город уничтожен"
Сергей (фамилию не указываем в целях безопасности его близких, оставшихся в Мариуполе. – СР) уже в Финляндии, его поселили в маленькой удобной квартирке. Главное, что тут без проблем разворачивается инвалидное кресло, до всего можно дотянуться и выйти на улицу, потому что первый этаж. Сергею 55, когда-то он занимался спортом, работал в Мариуполе – и на "Азовстали", и на заводе Ильича.
– Сварка, строительство, отделка, дом с нуля построить, водопровод провести – все могу, – говорит он.
Работал Сергей и в Европе. Купил в Мариуполе две квартиры, была дача и семейный бизнес – небольшой магазин, которым управляла жена. Сергей же, когда началась война, работал на заводе в ночную смену. Когда услышал грохот разрывов, не понял, что это – неужели гроза зимой? Но окна дрожали. Позвонил диспетчеру, а она: "Война! Бомбят Киев!" Дождались конца смены, сели в автобус и услышали, что идет ближний бой… Возле заводской проходной стояли добровольцы с автоматами. Сергей говорит, что не представлял себе серьезности положения, думал, что российские войска "постреляют и уйдут".
19 марта бомба упала на их дом. Жена и дети отделались испугом.
– Меня засыпало, лежу, голова только торчит, ноги не двигаются, я стал кричать, на помощь звать, – вспоминает Сергей.
Его откопали, положили на дверь – сам он в результате ранения в позвоночник ходить уже не мог. На следующий день Сергея прямо на двери положили на тачку, потащили в больницу, но там уже ничем не смогли помочь.
– Там врач и две медсестры жарили на костре корову, которую накануне разорвало, рядом кричал какой-то ребенок, я тоже стал орать, что домой хочу.
Сосед помог его жене и детям уехать из Мариуполя в Германию. А сам Сергей остался без паспорта – жена забыла его выложить из куртки. И обездвиженный десять дней лежал на двери в полуразрушенном доме бабушки-соседки, которая, как могла, ухаживала за ним.
– Так и лежал там, рядом соседние дома разрушены, а бабулькин устоял, громко молился во время обстрелов, когда все могли убежать в подвал, а я, неподвижный, лежал и орал: "Господи, помоги!"
А потом в дом вошла "народная милиция ДНР".
– Это было 30 марта. Я спросил у парня из этой "милиции", когда все закончится. Он сказал: "Ждите лучших времен". В общем, "народная милиция" обосновалась и 2 апреля уже вытащила на улицу матюгальник и включила у нас возле домов "Калинку-малинку". Развеселая музыка поиграла полчаса, потом "народные милиционеры" свернулись и уехали, а украинцы с "Азовстали" стали обстреливать этот квадрат, обстрел был ужасный…
Потом друзья перетащили Сергея в другой дом – к знакомой супружеской паре, они его кормили. Там он тоже лежал без движения, героическими усилиями научился кое-как справляться с "уткой", которую принес волонтер.
Жена Сергея с детьми вернулась в Мариуполь в августе 2022 года, привезла с собой евро, выданные немцами на обустройство.
– Она сказала, что Мариуполь – это ее земля, быстро взяла российский паспорт, хотя я убеждал ее подумать о будущем детей, – говорит Сергей.
Жить стали в своем летнем домике. Когда дали свет, удалось подключить купленную на обменянные деньги стиральную машину. Лежачий Сергей попросил старшую дочку написать объявление и расклеить рядом с бытовками, где поселились строители из Узбекистана: "Стираю белье, одна загрузка машины – 300 рублей". Бизнес оказался весьма успешным, удавалось иногда до тысячи рублей в день заработать.
По больницам Сергея возили друзья, он собрал все документы для медико-социальной экспертизы (МСЭК), но Минздрав "ДНР" издал новое постановление: на МСЭК ехать в Ростов. Сил на это у Сергея не было.
– В городе – печаль, это не мой довоенный Мариуполь, – говорит он. – Да, строятся ЖК, но больше развалин или пустырей. Мой родной город уничтожен.
Жена Сергея устроилась администратором в сауну, куда часто приезжали военные. Однажды пришла домой – руки в синяках. Рассказала, что военный требовал девочек, а когда она сказала, что девочек нет, то грубо схватил: "Тогда ты иди сюда". Тем не менее жена за работу держится.
После ранения и возвращения жены с детьми в Мариуполь семейная жизнь затрещала по швам.
– Жена приходит домой недовольная, ворчит, что хочет отдохнуть, а тут я лежу, мешаю, воняю… – Сергей понял, что ему нет места в его же летнем домике, когда-то выстроенном своими руками. Разговоры с женой ничего не давали. – Она как заколдованная стала, будто эти черти, которые пришли, – реальные черти – околдовали ее, я понял, что мне надо уйти. Что хуже, чем есть, мне уже не будет.
От Мариуполя до Петербурга добирался почти неделю. В Петербурге пробыл пару дней, волонтеры его отвезли к границе. Из Финляндии Сергей уже прислал фото и видео своего нового жилища и написал, что благодарит всех, кто помог ему выбраться, а ненависти к воюющим русским у него больше нет, только бесконечная печаль, потому что это "заблудшие души".
Что получилось после той "свободы"?
Иван и Инна – супруги, пенсионеры. Вместе с сестрой Инны Анной они уехали из Алешек 21 июля. Сначала в Петербург, чтобы пересечь границу с Эстонией и дальше ехать в ЕС, а потом в Украину. Их дети уехали, как только началось российское вторжение, сейчас они в Украине. А пожилые родители не хотели расставаться со своими домами и домашними животными, надеялись, что Украина вернется, а они дождутся. Российские паспорта не брали. Но катастрофа Каховской ГЭС и последовавший за этим потоп все изменили.
– Мы тонули, волна такая высокая была, а потом еще обстрелы почти беспрерывно, мы еле выбрались, – вспоминает Анна. – Вот неужели нельзя пустить все эти огромные средства не на снаряды, а на людей – столько онкологии, других болезней, а такие деньги идут на смерть.
Пенсионеры добирались до Петербурга через Крым, последним этапом был поезд, прибывающий на Московский вокзал. Они пробыли в Петербурге меньше суток, хотя в молодости у них многое было связано с этим городом. Иван служил срочную в Лебяжьем – у Инны и Анны троюродная сестра жила на улице Дыбенко, раньше они часто ездили к ней в гости, а теперь вообще не общаются: слишком по-разному видят нынешние события.
– Последний раз уезжала из Ленинграда – думала, что последний, - говорит Инна. – А так случилось, что вот сейчас здесь проездом. И настроение другое: поверьте, мы остались без ничего. Сидели в подвале, думали, наши близко, но и подвал залило.
Залило и местное кладбище с родными могилами.
– Я могилу родителей запечатлел – все было под водой, там мамина фотография, так ей попало осколком в лицо: даже на кладбище покоя нет, – вздыхает Иван.
Анна плачет, гладя чужую кошечку в квартире на Васильевском, где они отдыхали перед дальней дорогой: "А наш бедный Мурчик утонул, унесло его водой".
Иван и Инна вдруг начинают говорить наперебой: как пять дней стояла вода и им пришлось вылезти на крышу, как шумело с Днепра, какая скорость у воды была, как бежали по городу маленькие пони из конного комплекса, спасаясь от потопа, как тонули коровы, а потом, когда сошла вода, люди жгли трупы животных.
– Мы выжили, а люди умирали на крышах… У некоторых домики сложились, люди мертвые остались внутри, – плачет Инна.
Когда вода ушла, они обнаружили, что все раскисло: мебель, полы. Кругом мусор. Дом непригоден для жизни. У Анны двор провалился, колодец провалился. Они выбрались с крыши на пятый день. Надо было уезжать. Они остались гражданами своей страны, на земле которой сейчас хозяйничают чужие.
– Теперь у нас так: есть русский паспорт, ИНН, СНИЛС – тогда да, с тобой будут разговаривать, нет – до свиданья, – говорит Инна. – Тем, кто остался с украинскими документами, прямо говорили, чтобы они уезжали.
Анна вспоминает, что у российской армии бывали ротации.
– Вот одна ротация – все старые, пьянь какая-то заехала, а другая ротация – все юные дети, не брились никто почти. Летом, когда жарко, они, бывало, в гражданском ходили, иногда даже не можешь понять, а потом видишь, что пистолет или автомат на боку. Они говорили, как им у нас нравится: "У вас очень хороший край, Путин тут дома отстроит нам и нашим детям".
Больше года супруги были в оккупации. Вспоминают это время с тоской и ужасом. Как россияне утащили солнечные батареи, поставленные когда-то в мирное время у соседнего дома местным предпринимателем. Как привезли миномет к дому, где жили Иван и Инна, и накрыли его сеткой.
– Приперли на машине, на лобовом стекле которой было написано "псих", – вспоминает Иван. – Миномет стрелял по Херсону, а ответка прилетала нам. А когда был потоп, забрали у нас надувную лодку и все домашние соленья.
В Крыму пенсионеров на погранпункте опрашивали, служат ли родственники в ВСУ, ходили ли они на митинги против российской власти, почему уезжают, как относятся к "СВО". Инна говорит, что до сих пор не понимает, почему россияне не называют войну войной, почему они якобы не могут понять, зачем уезжают люди, у которых больше нет дома и которых вынуждают отказаться от своего гражданства.
– Я не знаю, зачем они спрашивают: "Почему вы нас не любите?", они что, не видели обстрелов, не видели, как на нас шла волна в шесть метров? – удивляется Анна. – А еще нельзя у них говорить "оккупированные территории", надо – "освобожденные". А что получилось после той "свободы"? Все кругом сожженное или затопленное.
Пенсионеры говорят, что у них в Алешках говорили в основном на суржике. В городе было три школы – две русские и одна украинская, кто куда хотел, тот туда и отдавал детей. У Инны с Иваном дочка в Умани, у Анны внучка во Львове, убежали от войны и снимают жилье. По словам Инны, местные иногда им делали замечания из-за их украинского языка: то ударения не так, то произношение. Это обидно, но ничего не поделаешь, вздыхает она.
Анна вспоминает, как внучка, уезжая из Алешек, умоляла ее: "Бабушка, только не получай российский паспорт, а то я тебя больше не увижу". По ее словам, многие молодые, у кого есть дети, тоже уезжают, чтобы дети не получали российские паспорта.
На глазах у детей убило отца
Из поезда на Московском вокзале вышла женщина в черном, с очень прямой спиной и очень светлыми глазами. Рядом шла девочка лет двенадцати и молодой парень. Мать, дочь и сын. Вместе с встречавшим их волонтером они на такси поехали в хостел, было очень поздно. Рано утром семья уезжала к границе. Волонтер спросила, есть ли у них еда и вода в дорогу. Услышав, что ничего нет, предложила молодому человеку пойти вместе в ночной магазин. "Женя, возьми паспорт!" – закричала его мать. "Что вы, зачем, у нас же нет комендантского часа", – ответила волонтерка.
Пока вместе шли с Женей по освещенному проспекту к магазину, он рассказал историю семьи. 30 июля был прилет. На их глазах убило отца.
– У него мозг разлетелся по комнате, где мы все сидели, я пытался его привести в чувство, но он умер, – Женя говорит буднично, но от этого еще страшнее. – Сестра не знает, что он умер, мы сказали, он в больнице. У нее эпилепсия, боимся ей говорить, вдруг будет припадок.
Через девять дней после гибели отца семья уехала из Алешек. Женя учился в университете в Херсоне, он айтишник. Говорит, что мечтал увидеть Петербург – но только не так. Они шли с волонтером обратно в хостел, несли пакеты с нарезкой, печеньем, хлебом, водой – неизвестно, сколько придется сидеть на границе. Мимо теплой августовской ночью пролетали на скейтах и самокатах молодые люди – Петербург не спал.
– Отвык за полтора года оккупации далеко ходить, старались никуда вообще не выбираться, да еще комендантский час, – сказал Женя. В неосвещенной подворотне он сразу споткнулся: зрение сильно село, потому что много часов проводили в подвале в полумраке.
Сейчас семья уже в безопасности, и психологи-волонтеры очень осторожно рассказали девочке, что отец ее навсегда остался в Алешках.
